Флаг миноносца

Члены парткомиссии уже были здесь. Борис Иванович Барановский надел очки. Лицо его сразу стало старше. Справа от Барановского сидел, обняв руками худые коленки, командир дивизиона Сотник - желтолицый, усталый, но улыбающийся. Слева - занял место короткошеий крепыш Клычков. Яновский уселся немного в стороне, рядом с ним Земсков - на том самом месте, где он сидел полчаса назад. Красные и желтые карандашные стружки пестрели среди бледных стебельков. "Людмила ждала, ждала и ушла, - думал он. - Сегодня она была какая-то странная, а рука у нее все такая же - горячая и сильная. Сегодня специально пойду в дивизион, повидаю Людмилу. Потом буду жалеть, если не сделаю этого".

Слова Сомина, который, по предложению Барановского, рассказывал "о себе", Земсков воспринимал сквозь поток собственных мыслей, как фасад вокзала, который мы видим сквозь мелькающие промежутки между вагонами проходящего поезда.

- Родился в двадцать первом году, в Полтаве. Отец - инженер. В комсомол я вступил в восьмом классе...

"Людмила ночевала в его палатке в ту ночь, когда полк вышел под Крымскую, - вспомнил Земсков. - Он мне ни слова не сказал об этом. А почему все-таки она была сегодня такой взволнованной? Мы не виделись долго, но что из этого?"

- В армию я пришел со второго курса исторического факультета, продолжал Сомин.

- Это все известно, - перебил Яновский. - Ведь тебя не так давно принимали в кандидаты.

Сотник спросил Сомина о дисциплине в его батарее. Вспомнили прискорбный случай с Лавриненко.

- По-моему, следует высказаться Земскову, - предложил Яновский.

Земсков разом стряхнул с себя все мысли, не имеющие отношения к приему Сомина в члены партии. Он посмотрел на своего друга. Сомин стоял, в то время как все остальные сидели на траве. Его пальцы перебирали ремешок пистолета.

"Волнуется!" - решил Земсков.

- Я знаю Сомина лучше многих, - начал он, - на моих глазах он стал офицером из неуравновешенного, смелого, но не очень выдержанного мальчишки. Ты меня прости, Володя, но таким ты и был. Сейчас вопрос в том, можно ли применить к Сомину указание ЦК о сокращении кандидатского стажа для отличившихся в боях?

- Вот именно! - подтвердил Барановский. - За последние три месяца, поскольку я знаю, ничем особым он не отличился, как и все мы, впрочем.

- Можно! - сказал Клычков. - Можно применить! Был салага, стал моряк, хоть и моря не видел. Я - за!

Сотник кивнул головой:

- Надо принять. Три месяца, что мы провели на этом рубеже, тоже кое-чего стоят. Я видел, как Сомин командовал своей батареей, когда они сбили "юнкерса". Прав Земсков - на наших глазах вырос офицер. Прости, Андрей Алексеевич, мы тебя перебили.

Земсков продолжал:

- Мы с Соминым - друзья. Не боюсь сказать это на парткомиссии. Сомин не раз мне говорил, что, когда я рядом, он действует решительнее. Я хочу, чтобы лейтенант Сомин смело принимал решение в любой обстановке, даже если он будет один на один с врагом, даже если от его решения будет зависеть судьба всего полка. И еще. Больше требовательности к подчиненным, независимо от обстановки. Я, конечно, за прием.

- Согласен, - сказал Барановский. - Ты что-нибудь хочешь сказать, товарищ Сомин?

Сомин вдруг вытянул руку, поставив ладонь щитком, чтобы загородиться от солнца. Барановский удивленно посмотрел на него:

- Будешь говорить?

- Воздух! - сказал Сомин.

Через несколько секунд все услышали тяжелое гудение бомбардировщиков.

Яновский поднялся и протянул руку Сомину.

- Что ж, товарищ Сомин, возражений нет ни у кого. И у меня тоже. Слова Земскова - запомни. С этого момента ты - коммунист. - Он посмотрел на приближающиеся самолеты. Теперь их видели все. "Юнкерсы" перестраивались на боевой курс. - Членов парткомиссии прошу спуститься в блиндаж.

- Я - на батарею! - на бегу крикнул Сомин. Яновский хотел его остановить, но Сомин уже спускался скачками с холма.

Заседание парткомиссии продолжалось под грохот бомбежки. Вероятно, командный пункт был обнаружен противником. Четырехслойный накат трясся от близких разрывов.

- Заявление Косотруба у вас? - спросил Барановский Земскова.

- Он его забрал обратно.

- Почему?

- Несколько дней назад я его взгрел за прогулки на медпункт дивизии, правда, насчет заявления ничего не говорил. В тот же вечер является мой разведчик: "Не имею права вступать в партию. Не чувствую себя достойным".

В блиндаж вошел Арсеньев. Он приехал прямо из Краснодара, с совещания у командующего фронтом. Все встали.

- Товарищи офицеры, прошу немедленно разойтись по дивизионам. Ожидаются серьезные события. - Арсеньев сел за стол, на котором была разложена карта. Один за другим все, за исключением Яновского и Земскова, вышли из блиндажа. Бомбежка продолжалась.

6. МЫ ВЫРАСТИЛИ СВОЙ УРОЖАЙ

Войска противника попытались снова перейти в наступление. Наше командование было осведомлено об этом заранее. На совещании командиров частей, где присутствовал и Арсеньев, представитель Ставки - Маршал Советского Союза охарактеризовал общую картину на фронтах: