Физиогномика

Квадрат и круг — это изначальные манифестации сил природы, и вся вселенная образована сочетанием этих двух космических начал.

В свете последних достижений востоковедения видно, что физиогномика — это наука о “пределах”. По сути, любая физиогномическая черта “работает” только в стадии напряжения, а в обычном состоянии она “спит”. “Лишь с наступлением холодов видишь, что только сосна и кипарис остаются зелеными”[12]. Физиогномическая черта — это “Афина с горящими глазами”[13]. Сам метод познания сводится не к поиску неких “усредненных” точек, а, наоборот— к исследованию пограничных состояний сознания (северные люди тоже фиксировали не точки равноденствия, а точки солнцеворота — наименьший день и наименьшую ночь). Ночью фонарь виден всем, но физи-огномист способен распознать его днем, когда раскрашенные матрешки гораздо виднее. “Размалеванные матрешки” — это эпигоны, пылающие не своим, а отраженным светом. Знаток видит шедевр даже под слоем позднейших записей, он выберет “лампу Аладдина” не смотря на присущие ей потертости и всю ее ветхость.

С понятием предела связана как сложность постижения физиогномики, так и все величие ее перспектив. Сложность постижения физиогномики обусловлена необходимостью отказаться от привычных клише, составляющих, тем не менее, основу нашего миросозерцания. Недаром Лафатер приступил к написанию своего фундаментального труда, уже выпустив в свет трактат о “вечности”[14]. Мы живем, зажатые между необратимым прошлым и обратимым будущим. Однако, с физиогномической точки зрения, это всего лишь — “патогномический” дискурс. “Будущим” называется состояние, когда нечто может быть, а может и не быть, однако гораздо важнее знать границы возможного, и тогда будущее оказывается не менее прогнозируемым, чем прошлое, мало того, столь же “необратимым”. Прошлое, в свою очередь, получив возможность отражения в будущем, становится обратимым. Из сказанного видно, что перед нами настоящий ключ к решению вековой мечты человечества, мало того, эта дверь решения данного вопроса является единственной.

Естественность. Здесь достаточно вспомнить или “напомнить” афоризм из Дао-дэ-цзин: “Нельзя долго стоять на цыпочках”¹⁵ (в том смысле, что это неустойчивая позиция). Физиогномист учится мгновенно улавливать любую “натяжку”, любое проявление внутренней скованности (.. .): оттенки неуверенности и т.д. Здесь он напоминает опытного охотника, который улавливает любой шорох, выдающий присутствие затаившегося зверя, любое движение. Врожденная способность различать и улавливать градации степеней свободы — один из основных ключей физиогномического гения.

Находи и исследуй естественное, непроизвольное и насильственное.

Отношение к знанию — возможно, одно из наиболее ярких свидетельств того глубинного родства китайской мысли и эпохи, которую иногда называют эпохой “гения”. Гений — это тот, кто обладает врожденными знаниями.

Естественное—насильственное: “Находи и исследуй естественное, непроизвольное и насильственное. Все естественное (за исключением уродов) непрерывно. Непрерывность — это печать природы”

Лафатер и психоанализ

Лафатер предваряет свою книгу цитатой из Фрэнсиса Бэкона[15], где тот, говоря о забытых ныне науках древности, высказывает мнение, что из них две особенно достойны возрождения: эти науки физиогномика и толкование сновидений (нет необходимости указывать на то, что второе пожелание Бэкона было исполнено психоанализом).

Лафатер, таким образом, выполнил первое пожелание Бекона, а психоанализ — второе.

Лафатер и Россия

Лафатер как мыслитель гораздо ближе русскому сознанию, чем немецкому. Это, в значительной степени, объясняется тем, что образный ряд Лафатера имеет христианские корни. На примере Гете хорошо видно, что Германия постепенно вернулась к своим исконным языческим богам, фольклору. Гете обрабатывает народную книгу о Фаусте, средневековую поэму о Лисе, создает переложения поэм Ганса Сакса. Рихард Вагнер создает грандиозную тетралогию на основе немецких легенд. Розенберг апеллирует к вечному Одину немецкой души. В современной Германии можно видеть молодых людей, одетых в футболки с надписью “Odin statt Jesus”(?Qj$m вместо Иисуса”).

Призывы вроде “Смотри! Внимай! Решай: могут ли подобные люди войти в Царство Божие?” и аргументы, построенные на обращении к евангельским темам, казались немцам анахронизмами еще при жизни Лафатера. Это верно уже для Гете, которому Лафатер казался каким-то Хоттабычем, застрявшем в каменном веке[16].