Физиогномика

Если бы не ограниченность в средствах, он дал бы этому нищему больше. Это сквозит во взгляде, которым он провожает страдальца, и я хочу видеть этот взгляд,., а также улыбку на его устах и свет, излучаемый его глазами. Это должен быть момент, когда он хвалит кого-либо за добродетельный поступок или слышит о каком-либо проявлении великодушия. Я хочу увидеть выражение его лица, в котором сочетаются подчеркнутая скромность и непреклонность, вытекающая из ясного осознания собственной незапятнанности и чистоты намерений. Я хочу видеть то неколебимое спокойствие, с которым он выносит поношения и, сгорая от возмущения, имеет силу благословить обидчика.

Именно эти прекрасные черты я и хочу тщательно зафиксировать. Я хочу зарисовать их карандашом, однако оригинал не подражаем, и ни одной человеческой руке не удастся его скопировать, поэтому я хочу запечатлеть его в своей памяти, а для этого становлюсь наблюдателем — простым, спокойным, внимательным.

В кротком я хочу найти черты кроткости, а в смиренном — черты смирения. Однако от наблюдений требуется точность, регулярность и возможность не менее часто подвергаться проверке. Как этого достичь, если мне и дальше придется делать свои наблюдения скрытно от окружающих, таясь и прячась?

Возможно, анализ лиц не в ладах со скромностью? И разве смирение, заметив, что за ним наблюдают, не отвернется тут же и не спрячет свое лицо? Действительно, я натыкаюсь на серьезное препятствие: стоит человеку заметить, что за ним наблюдают, как он или проявляет недовольство, или надевает маску.

Как справиться с этими трудностями? Возможно, частично следующим образом. Я остаюсь наедине и кладу перед собой собрание античных медалей и скульптур, картон Рафаэля, апостолов Ван Дейка, портрет кисти Хоубрака; я могу рассматривать их, как мне угодно, поворачивать во все стороны.

Эти великие представители рода человеческого должны помочь мне открыть глаза, научиться видеть красоту и величие в моих ближних, в моих братьях во Христе. Я начинаю искать характеры, схожие друг с другом, судя по истории или по их делам или произведениям. Я начинаю составлять списки, объединяя людей в группы по их качествам: Кларк, Локк, Поуп, Ньютон — Гомер, Клопшток, Мильтон, Бодмер — Буало, Вольтер, Корнель, Расин — Гесснер, Томсон — Свифт, Рабенер — Тессин, Мозер — Ликург, Монтескье, Мирабо — Альбин, Халлер, Борхэйв, Морганьи — Сократ, Платон, Ксенофон — Цвингли, Кальвин, Булл ингер.

Я перехожу к наблюдению, не забывая при этом, что, во-первых, даже самому удачному из рисунков все-таки еще далеко до живой действительности, оригинала, во-вторых, даже в том случае, если бы исполнение достигло высшего мыслимого совершенства, рисунок фиксирует лишь одно состояние и положение лица из многих возможных, а в третьих, всем этим рисункам не хватает самого сильного выражения на человеческом лице — выражения жизни, а также света, тепла и движения.

Осознание всех этих недостатков вынуждает к крайней осторожности. Я начинаю с разглядывания каждого портрета по отдельности, затем перехожу к сравнению членов одного ряда, затем сравниваю один ряд с другим, затем стараюсь забыть о своих характерах и объединяю похожие изображения в группы, наконец, переставляю портреты вновь и наиболее непохожие из них откладываю в сторону.

Теперь я перехожу к словесному описанию. Какой тип описания предпочесть? Я представляю себе, что описываю эти лица тому, у кого нет возможности их видеть, но кто все же хотел бы иметь о них четкое представление. Поступая таким образом, я сразу убиваю трех зайцев: я лучше наблюдаю то, что вижу, я анализирую общее впечатление и выделяю в нем отдельные составляющие, стараясь их запомнить.

При описании я поступаю следующим образом: вначале описываю портрет целиком, затем перехожу к отдельным частям, делая это последовательно, и, когда описание готово, еще раз сверяю свои записи с оригиналом — черту за чертой.

Когда эта часть работы закончена, я откладываю описание в сторону, вновь ставлю портрет перед собой и стараюсь, насколько возможно, ясно представить себе интеллектуальный и моральный облик живого прототипа. Я отделяю интеллектуальный облик от морального и анализирую каждый сам по себе. При этом вначале я придерживаюсь принципа отрицания или исключения, а затем перехожу к поиску положительных качеств.

Подведем итоги: то, что происходит в душе, отражается на лице.

Попробую пояснить это на примере одного профиля и одного лица.

Я беру профиль Монтескье с медали работы Дасье.