Fidem

– Курва мачь… – пробормотал по-лехитски Ягеллон, ударив кулаком по лобовой броне «Варахиила». – Цо за кхори дрань мущиш быць абы зробыць то самэму… Простите. Простите, господа. Я… Не могу представить, каким чудовищем надо быть одержимым, чтобы сотворить с собой и своими близкими нечто подобное.

В мрачном оскале «Жнеца», покрытом коростой из грязи и ржавчины, Гримберту померещилась презрительная усмешка Томаша.

– Что-то вы приумолкли, добрые господа. А как прежде славно мололи языками! Что, теперь и до вас дошло, значит?

Да, подумал Гримберт, дошло. Как нельзя лучше.

– Мы все думаем об этом, не так ли? – вслух спросил он, из предосторожности заставив «Судью» говорить потише. – Этот человек погиб прямо как наш несчастный общий знакомый Франц Бюхер. И я объявил бы это чудесным совпадением, вот только, кажется, до печеночных колик устал от здешних чудес.

Шварцрабэ одобрительно кивнул:

– Превосходно сказано, сир Гризео. Я и сам того же мнения. Чудеса Грауштейна, кажется, начали меня утомлять. А некоторые из них, пожалуй, я предпочел бы изучать, находясь на большей дистанции, чем сейчас. Вы только посмотрите, все кости в его теле изломаны, точно пучок хвороста! И я почти уверен, что это не следствие внешних травм, это его тело ломало само себя в страшных судорогах.

– Отойдите! – резко приказал ему Гримберт. – Отойдите от тела!

– У меня нет злых умыслов, я хочу лишь изучить останки и…

«Серый Судья» зловеще лязгнул затворами орудий. Этот лязг не походил на тот грохот, что издавали патронники «Золотого Тура», помещая в стволы огромные снаряды, но был достаточно красноречив для уха всякого рыцаря. А Шварцрабэ, несомненно, был рыцарем – несмотря на свой распутный образ жизни и своеобычное мировоззрение. Поспешно отскочив от распростертого мертвеца, он замер посреди улицы, немало удивленный, но ничуть не испуганный.

– Что это вы? – осведомился он, улыбаясь, но улыбкой не благодушного сатира, как прежде, а какой-то другой, осторожной и немного нарочитой. – Неужели и в вас бес вселился, любезный сир Гризео?

– Просто держитесь подальше от этого тела, – медленно и раздельно произнес Гримберт. – Ради собственного блага. Мы не знаем, чем он был отравлен и что за дрянь скрывается в его потрохах.

– Опасения напрасны, сир Гризео, – подал голос Ягеллон, задумчиво взиравший на «Серого Судью» с верхушки бронированной башни своей машины. – Братья-лазариты сделали вскрытие Франца. И ровным счетом ничего не обнаружили – ни токсинов, ни ядов, ни…

– Братья-лазариты не обнаружат болезни в собственном теле, пока не начнут распадаться на смрадные кости! – бросил Гримберт. – У наших доспехов в разной мере откалиброваны сенсоры, но сейчас все мы видим одно и то же. Этот монах умер через два дня после Франца Бюхера – и умер той же паскудной смертью, что и он, разорванный на части собственной ненавистью. Вы сами слишком хорошо понимаете, что это может означать.

Кажется, Ягеллон сообразил быстрее прочих.

– Зараза, – прошептал он одними губами, сделавшись на миг еще бледнее, чем обычно. – Что бы это ни было, оно способно передаваться от одного человека другому. А значит…

– На вашем месте я бы забрался обратно в доспех, – посоветовал ему Гримберт. – В наше время рыцаря и так поджидает слишком много опасностей, чтобы вы рисковали своей жизнью почем зря.

Шварцрабэ хитро усмехнулся и почти было щелкнул пальцами, как он это периодически делал, чтобы донести до прочих занимавшую его мысль, но не успел. Еще не произнесенные слова утонули в грохоте, похожим на отзвуки горной лавины – словно дюжина исполинских машин принялась забивать железобетонные сваи в гранитные недра острова, отчего тот задрожал под ногами. Неприятное ощущение даже когда находишься в многотонном и защищенном со всех сторон рыцарском доспехе. В Альбах этот звук возвещал о том, что пора убраться куда подальше, прежде чем сделалось поздно, но тут…

Гримберт усмехнулся. В этот раз судьба, старая сифилитичная карга, не одарила его правом выбора.

– Спокойно, – бросил он. – Это не землетрясение. Это гвардия приора Герарда несется на всех парах, чтобы запротоколировать новое чудо Грауштейна.

* * *

Радар «Серого Судьи» хладнокровно фиксировал отметки, отображая цифровые сигнатуры на электронном поле визора. Сразу пять отметок. «Вифаниец», «Друг Христов», «Китион», «Шестая Седмица». Судя по жирным мазкам, отнюдь не машины поддержки, а полноправные машины тяжелого класса, неудивительно, что мостовая Грауштейна ходит ходуном, а в окрестных зданиях лопаются стекла, не выдерживая их аллюра.

Пятая сигнатура, державшаяся впереди, была ему знакома, и столь отчетливо, что Гримберту на миг показалось, что внутренняя энергосеть его доспеха оказалась полностью обесточена, заточив его в крохотной стальной пещере, немилосердно сдавившей тело и члены.

«Вопящий Ангел».