– Какое ласковое животное, не то, что некоторые, – проворчал я, поглаживая собаку.
– Моя нежность на столе, – отвечала Ирина.
– В детстве я, как видишь, была толстая, носик пуговкой, – рассказывала о себе Ирина, показывая фотографии. – Любила наряжаться во все мамино. Надену ее платье в горошек, туфли на мощных каблуках, насандалю губы, выхожу к гостям и пою: «Приходите свататься, я не буду прятаться, я невеста неплоха, выбираю жениха». Но воспитывали меня в полном неведении о моей смазливости. И в полном неведении, откуда берутся дети. В четырнадцать лет я была уверена, что забеременею после первого поцелуя.
– Что так сладко-то? Негодяй, однако, – шептала она ночью.
Я молча улыбался. Вот это по-нашему. «Негодяй» звучит куда сексуальней, чем «милый» и «дорогой».
Потом Ирина ушла в свою комнату. Имела привычку спать одна. Это тоже понравилось мне. Всегда удивлялся нелепому супружескому обыкновению спать в одной постели.
Утром я начал работать, и через каждый час получал в виде премии чашечку кофе. А потом были блины. Настоящий дом – это запах выпечки, если, конечно, обитатели не склонны к полноте.
К вечеру первая глава был готова.
– Давай сюда! Всю жизнь мечтала править.
Ирина схватила машинописные листы и скрылась в своей комнате. Появилась с поправками. Все замечания были по делу.
Раньше в каждой женщине была только часть того, что мне было нужно. С Ириной получалось иначе. Она входила в мой обмен веществ целиком. Я начал задумываться: может, у каждого возраста своя любовь. Просто каждый раз иначе любится
Я хотел знать об Ирине все. И она рассказывала, рассказывала:
– Я рвалась из Брянска. Это был, можно сказать, вопрос жизни или смерти. Не хотела жить в этом городе. Хотя потом, когда приезжала, всегда удивлялась: чего мне там не хватало?
Поехала поступать в МГУ, и встретила там Валеру, своего будущего мужа. Хотела поступить на филфак, а он там заканчивал учиться. Точнее, заканчивал учиться. Он приехал в Москву вообще из какой-то ростовской станицы. Но был не по-деревенски изящный, и снаружи, и внутри. Утром просыпаюсь в общаге, по комнате разбросана сирень. Валера уже наворовал и кинул в окно. Это из тебя, Юра, слова надо выдавливать, как из тюбика. А там был фонтан. Валера хорошо говорил по-немецки и постоянно твердил: Du bist maine Scicsain! Ты моя судьба! Говорил и другие слова, которые ждет женщина. Типа: «Наконец-то я нашел тебя». «До тебя я не жил на свете». «Ты не будешь работать, но у тебя будет все». Из Лермонтова шпарил: «И будешь ты царицей мира, подруга вечная моя».
Хотя иногда Валерика заносило совсем уж чересчур: «Даже если тебе ногу отрежут, я все равно буду тебя любить». Это даже для моих ушей было слишком. Но все равно я купилась на эту иллюзию обожания. Меня даже не остановило, что у него уже была жена и маленький сын. Правда, он сказал, что разведен, хотя на самом деле разведен не был. А тут ему подфартило. Подвернулась возможность поехать в Германию, в группу советских войск переводчиком. И он женился на мне по военному билету. До сих пор не понимаю, зачем я ему была нужна. Я бегала в ванную с токсикозом, а он – по гарнизонным потаскушкам. Но я считала, что раз выскочила, то должна терпеть. Платила за него алименты из своей зарплаты, потому что всегда получала намного больше. А Валера говорил, что его не устраивает мое развитие. Я выслушивала его замечания (во время ссор он меня иначе, как дурой не называл) и давала себе слово перерасти его. И, думаю, переросла. Мы дважды разводились, причем, я делала это по-мужски. Отдавала ему половину нажитого, хотя оставалась с ребенком. И он, уходя, с достоинством, как должное, забирал свою долю. А потом возвращался ни с чем, безо всякого приданого. И я снова его принимала – ради сына.
Женщины рожают для себя. Но мне не надо было обыкновенных детей. Я считала, что должна родить и воспитать гения. У меня был на это кураж. Конечно, мечтала, чтобы первым родился сын. Он вырастет большой и красивый, и мы будем идти рядом, и все будут на нас оглядываться. Но бог наказал меня. То ли у нас с Валерой оказались разные резус-факторы, как мне объясняли медики. То ли еще по какой причине… Короче, у нас могли быть только болезненные дети. И поэтому на Славике я остановилась. Но он рос совсем не таким, каким я его представляла. Хотя я вкладывала в него все силы. Он часто и серьезно болел. Болезненное состояние изуродовало его психику. Он считал, что я в этом виновата. Он вырос совершенно не приспособленным к жизни. Доверчивым и безрассудным. Это и привело его в тюрьму. Там над ним издевались. А я бегала туда каждый день с двумя полными сумками. Одна – для надзирателей, другая – для камеры, где сидел Славик. Кража была мелкая, через два года его выпустили, но он вернулся совершенно чужим человеком.
Слушая Ирину, я понял, что меня привлекает в ней, помимо всего прочего. Она хлебнула того же, чего нахлебался я. Мы – как двое потерпевших.