Февральский дождь

Мы надевали его боксерские перчатки, я – на правую руку, он – на левую. И

он учил меня правильно драться. Иногда мы дрались почти всерьез, обмотав

кулаки боксерскими бинтами. Но Макс дозировал силу ударов. Бил открытой

ладонью, только однажды нечаянно ударил слегка сжатым кулаком. Пришлось ему

сунуть мне под нос нашатырь. Но он не злился, как мог злиться я. У него эмоции

были под контролем. Он был рубаха-парень, но когда я пытался заговорить с ним

по душам, он тут же замыкался, лицо его приобретало немое выражение. Он будто

переставал понимать, что я ему говорю.

В день моего шестнадцатилетия Макс подарил мне финку с

костяной ручкой и на всякий случай просветил, что при ударе ножом

сопротивляется только кожа. Пробил кожный покров – дальше лезвие идет почти

без сопротивления. Я терялся в догадках: откуда он знает такие вещи?

В школе ему, как и мне, было скучно. Как только учитель начинал объяснять новый урок, мы открывали географические карты. Макс называл город, реку, гору, а я должен был показать, где находится этот город (гора, река). Потом мы менялись ролями: я загадывал – он отгадывал. При этом я увлекался и переставал слышать учителя, а Макс успевал ловить и запоминать каждое слово.

Макс часто бывал у меня дома. Он всегда приветливо здоровался. Уходя тепло прощался. Иногда помогал мне делать какую-то домашнюю работу. Когда я мыл полы, он передвигал мебель. Когда мама читала мне в его присутствии

нотацию, он всегда ее поддерживал. Другая мать считала бы везением, что ее сын дружит с таким воспитанным и положительным молодым человеком. Но мама говорила мне:

– Я не хочу, чтобы он приходил. Я не хочу, чтобы ты дружил с ним. С кем

поведешься, от того и наберешься. Меня не проведешь, это мальчишка с двойным или даже тройным дном. А ты олух царя небесного.

Кларисе взбрело в голову задать нам сочинение «Образ Печорина».

Вообще-то, «Героя нашего времени» проходят в восьмом классе. Но Клариса

ничего не делала просто так. Видимо, она видела, какими глазами Маля смотрит

на Макса. Она устроила разбор сочинений и процитировала то, что написала

Маля: «Странно, что в Печорине видят задатки чего-то хорошего. Он совершенно

безнравственный тип, чего не отрицает и сам Лермонтов. Выменял на коня

черкешенку Бэлу, мучает Веру, чуть не сломал жизнь княжне Лиговской,

издевается над Грушницким. Так нельзя относиться к людям».

Кларисса пылко поддержала Малю. Но тут выступил Макс.

– Черкесы не воровской народ. Тут Лермонтов перегнул. Я бывал с отцом в

Адыгее, мы там по горам лазали. Черкесы, если хотите знать, самый благородный

на Кавказе народ. Чтобы сын князя продал сестру русскому за коня?! Чтобы

пошел из-за коня против семьи и отца?! Быть такого не могло!

У Кларисы задрожали губы. Ей не нравился Макс в лице Печорина, но еще

больше ей не понравилось, что Макс осмелился осуждать классика Лермонтова.

– Что ты знаешь о внутренних противоречиях, которые может переживать

человек, а стало быть и литературный герой? Ты вообще понимаешь, что это

такое – внутренние противоречия?

– Куда мне, Клара Исаевна? – ехидно сокрушался Макс.

Клариса лихорадочно переводила взгляд с одного ученика на другого. Ей

хотелось, чтобы кто-то ее поддержал. Маля подняла руку.

– Чаще всего внутренние противоречия заключаются в том, что в человеке

как бы борются два ангела, белый и черный. И когда они поочередно побеждают.

На лице Кларисы заиграла торжествующая улыбка.

– Но в таком случае, почему бы нам не предположить, что и в душе

Печорина, как и в душе самого Лермонтова, боролись эти два ангела?

Маля тихо сказала:

– Что ж получается? Черный ангел побеждает чаще?

Прозвенел звонок.

– Жаль, что у нас уже нет времени, – сказала Клариса. – Но запомните одну

мысль, которая не требует объяснений: у зла есть свои герои. И нельзя позволять

этим героям побеждать вас.

Спустя неделю после начала занятий нас отправили на картошку. Обычно,

мы посмеивались над Кларисой. Плоская фигура. Только глухие платья,

никаких вырезов. Подложенные плечики. Всегда официальный тон и замкнутое

лицо. О том, чтобы поговорить с ней по душам, не могло быть и речи. И вдруг…

Девчонки шептались: «Клариса-то наша, вы только гляньте». Без косметики

классная выглядела гораздо моложе. А девчонки наши, без фартучков и косичек

выглядели взрослее и пахли иначе. Колхоз – не школа, здесь никто не запрещал

парфюмерию. Утром, когда девочки умывались, волосы у них не были уложены.

И вечером, когда выходили из душа… Распущенные густые волосы Мали

волновали меня до дрожи.

Стоял гвалт. Мы, мальчишки, ходили на головах. Клариса сорвала голос,

пытаясь хоть как-то унять нас. Сказала, что будет работать на равных с нами, а

командовать только после работы. А в рабочее время нами должен руководить

бригадир кто-то из нас. Мы избрали Макса.

На ужине директриса местной школы объявила, что сегодня в местном

клубе в нашу честь дают концерт и танцы.

– У нас будет свои танцы, – возразил Макс. – Приглашаю всех на шашлык.

Все радостно заулюлюкали. Клариса пыталась вставить слово, но ее никто

не слушал. Наконец, она заставила нас заткнуться.