Февральский дождь

В камеру стали проникать звуки просыпавшейся тюрьмы: лязгали запоры, слышались голоса. Магистр мог лежать и после подъема, никто бы ему слова не сказал. Но зачем злоупотреблять своим положением. Он встал, надел спортивный костюм, почистил зубы, побрился, зачесал на пробор редеющие волосы с проседью и повисел на перекладине, растягивая позвоночник. Потом подошел к зеркалу. Все, как всегда: лихорадочный блеск глаз, легкий румянец и чистый язык.

Он включил маленький электрочайник и отправил в рот столовую ложку липового мёда. Налил в кружку кипяток, дал немного остыть и стал пить мелкими глотками. Самая безвредная для здоровья и вкусная жидкость, если к ней привыкнуть, – обыкновенная горячая вода. «Кажется, я начал ценить жизнь», – подумал Магистр.

У него был туберкулез. Потому его и содержали в этой тюрьме. Здесь была самая лучшая в стране туберкулезная больница для заключённых. Обычно день у него начинался с долгого кашля, ломоты во всем теле, потливости и ощутимой температуры. Но сегодня он чувствовал себя вполне сносно.

Его срок заканчивался через два дня. Надо было что-то решать. То ли снова раскрутиться, то ли выйти, наконец, на волю. Он знал, что вся тюрьма живет сейчас ожиданием, ни одна камера не хочет, чтобы он ушел. Вся боятся за свою кишку, после его ухода грев будет уже не тот. И на воле многие выдающиеся люди уголовного мира гадают, одни с интересом, другие со злобой, что он на этот раз придумает. Неравнодушны к его видам на завтрашний день и тюремщики.

Он бросил мимолетный взгляд на глазок телекамеры, вмонтированный в стену у потолка. За ним наблюдали все двадцать четыре часа в сутки. Это совершенно незаконно, но он не протестовал. Делал вид, что не замечает. Камера в самом деле ему не мешала, скорее, помогала держать тонус.

Магистр знал, что после освобождения проживёт недолго. Он нарушил известный принцип – количество врагов не должно превышать количества друзей. К тому же, разбирая конфликты, слишком часто выносил справедливые решения.

И всё же на этот раз он склонялся к мысли выйти на волю. Накопилось слишком много проблем. У него был подключенный к Интернету компьютер и два мобильника. Надзиратели несли ему с воли малявы. Он был осведомлен обо всем, чем живет преступный мир страны. Но ему надоело читать упреки в свой адрес. Мол, он знает многое, но не всё. Естественно, наиболее важная информация приходила к нему с опозданием. Но он и не решал оперативные вопросы. Его прерогативой были вопросы стратегические и принципиальные. После гибели Бриллианта он стал верховным законодателем преступного мира.

Он, Магистр, придерживался старого воровского закона, что нельзя унижать потерпевшего. Рэкетиры наезжают на бизнесмена, отбирают у него деньги и заодно насилуют его жену. Зачем? Это лишнее унижение, даже если потерпевший долго не поддавался на угрозы. Это беспредел. А беспредел недопустим и наказуем. Рэкет сам по себе беспредел, считал Магистр, предпочитая, однако, держать это мнение при себе.

Но не так давно он не стерпел – потребовал призвать к ответу за такой беспредел кавказского вора в законе Гиви. Сделал это больше для порядка, чтобы напомнить другим о старом законе. Но никто его не послушал.

А Гиви, как оказалось, изнасиловал девочку в извращенной форме, и она умерла, захлебнувшись его спермой. Тут даже те, кто раньше не поддерживал Магистра, высказались за то, что это полный беспредел. И тогда Магистр отдал приказ покарать зарвавшегося лаврушника.

Тем самым он объявил войну всем пиковым – кавказским блатным. Осторожные славянские бродяги, приверженцы преступного интернационала, запросили у него дополнительных объяснений. Он ответил очень просто. Вы видели на зонах хотя бы одного опущенного кавказца? В стране больше сотни зон, больше миллиона арестантов. Вы видели хотя бы одного петуха-кавказца? Какие тут могут быть еще объяснения? Разве ни один пиковый не проигрывался в карты? Разве ни один не работает на оперчасть? Разве ни один не беспредельничал в пресс-хатах по указке ментов? Таких тысячи, но ни один не был опущен. Пиковые своих беспредельщиков не сдают. А славяне позволяют им не сдавать, то есть нарушать, эти законы. Пора с этим кончать. Мы должны сказать всем, кто приезжает в Россию из Ближнего Забугорья, а также своим пиковым, что в стране можно делать все, что угодно, но не надо трогать наших детей и наших женщин. Мы ваших не трогаем. Не трогайте и вы наших.

Возмущало Магистра и то, что пиковые коронуют друг друга за деньги. Он подсчитал, сколько пиковых воров в законе, и сколько славян. Соотношение примерно 5:1 в пользу лаврушников. Вот для чего они коронуют друг друга – хотят стать в воровском сообществе большинством. Уже – стали. А он, что особенно обидно, им помог. Поддержал их, когда они предложили разрешить ворам в законе поступать в том или ином случае так, как считают нужным. Поддержал, потому что свои, славяне, просили и требовали поддержать. Всем хотелось вседозволенности

На другой день утром я приехал в эту подмосковную колонию.