Февральский дождь

Стасик перешел к нашим предкам. Здесь тоже не обошлось без чудес. Прадед наш, якобы Степан, оказывается, валил подпиленные вековые сосны рукой. Ведущая делала большие глаза. Вековую сосну – рукой? Вау! Я тоже удивился, но больше по другому поводу. Прадед наш никак не мог быть Степаном, потому что звали его Петром.

Ведущая украдкой посматривала на часы. Ей хотелось достать из Стасика какое-то другое содержание его внутреннего мира, относящееся к его профессии. А он со смаком рассказывал, как во время урока химии у него будто бы взорвалась колба, и на него вылилась ядовитая кислота. Учитель якобы принялся отмывать ему лицо. При этом костюм на учителе (которого во время взрыва не было рядом) стал расползаться от якобы попавшей на него кислоты. А сам Стасик остался невредимым.

Но актерства ведущая и Стасик все же коснулись. Но только его достижений в искусстве дубляжа, в чем он бесспорно преуспел. Хотя и тут он удивил. Оказывается, даже самые большие актеры дублировать не умеют. Не попадают в движения губ. А вот он в этом деле мастер.

– Как же он любит удивлять! – всплеснулась Алла. Она помолчала озадаченно и неожиданно сказала, – Знаешь, а мне захотелось встретиться с ним. Только не надо пока говорить, кто я.

Я позвонил Стасику. Сказал, что приду к нему на спектакль, не один.

Стасик играл конюшего английской королевы. В мундире с цацками он был особенно хорош. Ее величество ласкала его взором неравнодушной женщины, хотя роль не требовала этой слабости. Было похоже, что знаменитая актриса не справляется с тайной симпатией к Стасику. Чувствуя это, публика местами аплодировала ему громче, чем экспансивной королеве.

Я купил для Стасика скромный букет. Алла раскошелилась на корзинку. Мы сидели в ложе, к когда спектакль кончился, не могли пробиться к сцене. Проход был забит зрителями, рванувшими в гардероб.

Мы пошли к Стасику в гримерку. Поздоровались. Стасик молча кивнул. Принял цветы, не реагируя ни словами, ни мимикой. Продолжал снимать грим. Мы стояли за его спиной. Он молчал. И мы молчали. Алла не выдержала, вышла из гримерки. Я – следом. Стасик не остановил нас.

Мы медленно шли к метро. Алла подавленно молчала. Я ее понимал. Второй раз подошла к брату с цветами, и второй раз – такая конфузия, как сказал бы Арнольд.

– «Странные люди – актеры… И люди ли они», – процитировала Алла.

У меня была версия. Стасик видел из-за кулис, что мы пришли с цветами. Предвкушал, что мы вручим ему, когда он выйдет на поклон. А мы не вручили. Это его расстроило или даже взбесило. Вот он и не мог преодолеть оторопь, когда мы вошли к нему в гримерку. К тому же, в спектакле он играл очень важного конюшего. Еще не вышел из образа.

Через неделю от Стасика пришло сообщение по Емеле. «Привет, брателло! Что-то ты крепко приумолк. Уж не обиделся ли на что? Теряюсь в догадках».

Я написал: «Прихожу в себя после посещения твоей гримерки».

Стасика тут же отписал: «Надо же раздуть историю по причине, что бабенка с тобой, а я тебя в ее глазах вроде как уронил. Кто она тебе? Смешно, право, оцарапанное эго. Но для тебя – повод для ссоры… О, майн готт! Какая мелочь не дает тебе покоя! Да прости ты меня, бога ради, прости! Признаю все свое непотребство того вечера и прошу извинения! В самом деле, был не прав – и с цветами, и с бабенкой…

Но в таком случае и ты проси у меня прощения. Должно быть, ты забыл, как выгнал меня из дома, куда я пришел помянуть твою дочь. А в то чудесное лето, когда я в Питере сидел с умирающей женой, ты благородно позвонил, однако от визита уклонился по причине того, что «у вас там и без меня забот хватает». Я был рядом с Полиной до самого конца и делал все, что мог. И после этого у тебя повернулся язык сказать, что это я вогнал ее в гроб…