Феномен ДБ

Следует признать: всё, что в книге касается поэзии и личной жизни Пастернака, довольно складно, увлекательно и непротиворечиво. Однако стоит только автору завести речь о политике, тут хоть святых выноси! Вот Быков пишет, что у Ленина «получилась страна много хуже царской России». А чуть ранее утверждал, что «в России произошло сохранение и укрепление империи, превращение её в конкурентоспособную державу и ликвидация чудовищно бездарной власти». О гражданской войне сообщает нам и вовсе нечто странное: «это не была война одной части народа с другой – <…> это была война народа против самого себя». Далее, если верить Быкову, красный террор начался в середине 1918 года ни с того и ни с сего, а злостного саботажа чиновников, офицерских заговоров и мятежа эсеров в Ярославле, Рыбинске и на Орловщине вроде бы и не было. Такое впечатление, что Дмитрий Львович изучал историю России по учебнику, написанному где-нибудь за океаном.

И уж совсем нелепым образом Быков пытается объяснить разочарование Пастернака в революции:

«Крах русской революции был обусловлен не социальными, а биологическими причинами. Оказалось, что добро и зло в человеке увязаны крепко и хитро; что, уничтожая пороки, революция уничтожила и добродетели; что, ликвидируя привязанность к вещам и бытовую укоренённость, она разрушила и милосердие; что попытка создать нового человека обернулась озверением».

Тут всё поставлено с ног на голову. Добродетель в простых людях последовательно уничтожала царская власть, унижая, заставляя жить впроголодь в то время, когда буржуазия богатела. Именно здесь корень озверения первых лет революции и ненависть недавней «черни» к интеллигенции, которая воспринималась как часть всё той же буржуазии, класса угнетателей.

Теперь посмотрим, что Быков пишет о репрессиях конца 30-х годов:

«В тридцать седьмом году народ в очередной раз понял, что он не хозяин своей страны. Началась оргия самоистребления, во время которой никто не мог поручиться ни за отца, ни за сына. Потом сталинисты, неосталинисты и антисталинисты попробуют вывести разного рода критерии: брали только умных; только глупых; самых преданных; самых сомнительных. <…> Всё это приписывает террору наличие логики, отсутствие которой является его главным условием; любая попытка её отыскать – косвенное оправдание происходящего, ибо она предполагает, что страна всё-таки имела дело с некоей программой, а не со слепой машиной уничтожения. Между тем функционировал не компьютер, а мясорубка. Террор не имел ни поводов, ни причин; он был самоцелей, ибо являлся единственным условием существования и лихорадочного развития вертикальной империи, выстроенной на руинах прежней России».

Как просто всё у Быкова: если террор «не имел причин», то и объяснять ничего не надо, тем более что для автора это крайне затруднительно. К примеру, в доказательство «оргии истребления» он сообщает, что «в одном Переделкине за 1937 год взяли 25 человек, чуть не четверть обитателей!». Нет слов, всё это ужасно, но только ведь литературные генералы и полковники – это ещё не весь народ.

Нельзя не упомянуть и о событиях, связанных с романом Пастернака «Доктор Живаго». Вот что писал Быков об обстоятельствах присуждения Пастернаку Нобелевской премии по литературе:

«Премию дали не для того, чтобы насолить Советскому Союзу, ибо за благотворными переменами в СССР весь мир следил доброжелательно. Пастернаку присудили Нобелевскую премию не как антисоветчику, а скорее как представителю Советского Союза. <…> Допустим на минуту, что шведские академики руководствовались именно конъюнктурными соображениями и желали поощрить антисоветчика, отважно поднявшего голос против тирании. Они не могли не понимать, что в этом случае их решение по сути подписывало бы смертный приговор Пастернаку. Напротив, в Швеции сознавали, что времена изменились, что Пастернака можно наградить за роман, не рискуя при этом его жизнью; там искренне полагали, что Советский Союз воспримет награду как честь. Нобелевский комитет не желал провоцировать травлю, разразившуюся над головой Пастернака; иначе он бы трижды подумал, прежде чем его награждать».

Следует признать, что Дмитрий Львович весьма изобретателен в попытке обосновать собственную точку зрения. Оказывается, инициаторы присуждения премии были озабочены здоровьем Пастернака, поэтому ничего не смогли бы сделать ему во вред. Можно даже подумать, что премию дали Советскому Союзу за его миролюбивую политику. Уж не коммунисты ли заседали в Нобелевском комитете?

Но вот что стало известно лишь совсем недавно [60]: