Феномен ДБ

В своём утверждении критик несомненно прав – Быков с удовольствием копается в самом себе, поэтому герои многих его книг – это сплошные двойники. Если не удаётся понять или заново придумать психологию своего героя, приходится взять за основу самого себя, свои надежды, взгляды, желания явные и скрытые от посторонних глаз. То есть приписывать, скажем, Пастернаку, то, о чём, скорее всего, он никогда не помышлял. Иначе получится «скучная груда фактов», а не книга.

Весьма любопытно и упомянутое в рецензии Данилкина достижение «быковского Пастернака», выразившееся в «урегулировании отношений с собственным генетическим еврейством». Поскольку речь о двойнике, было бы любопытно разобраться с тем, как Быков регулировал собственные отношения. Но к этому будет повод обратиться в одной из следующих глав.

С утверждением Данилкина, будто «Пастернак» – это «900-страничный памятник», пожалуй, соглашусь. Сколько бы ни было в подобном монументе напечатанных страниц, памятник – он и есть памятник, вне зависимости от того, сидит он или же стоит на книжной полке. Но вот поверить критику, что памятник «парит над пьедесталом», при всём своём желании не могу – естественнонаучное образование никак не позволяет.

А в завершение своей заметки критик восклицает [58]:

«Это не то что образцовая биография – так, как Быков, другим писать нельзя: он разглядывает Пастернака как своё предыдущее воплощение».

То ли двойник, то ли предыдущее воплощение – никак не разберусь. Хотя возможно зря голову ломаю. Какая разница, кому посвящён этот многостраничный монумент? Чтобы парить над пьедесталом, там хватит места и для Пастернака, и для Быкова. Даже для Данилкина краешек останется.

Попробую теперь кратко рассказать о своём личном впечатлении от книги Быкова, посвящённой Борису Пастернаку. Впечатление это двоякое. С одной стороны, проделан огромный труд, за что автору большая благодарность – тут, видимо, собрано всё самое важное о жизни и творчестве поэта. Однако Быков временами слишком субъективен – вот и стихи обсуждает, не мой взгляд, не самые лучшие, увлекаясь, в основном, поэмами в ущерб действительно замечательным стихам. Много внимания Быков уделяет прозе Пастернака, где тот не достиг высот, характерных для его поэзии. Не преуспел автор и в оправдании весьма неблаговидных поступков, которых Пастернак в своей жизни немало совершил – это касается и его отношений с женщинами, и заискивания перед властью. Полна противоречий и аргументация Быкова в его споре с Бродским. Тот утверждал [59]:

«По большому счету Пастернак менее крупный поэт, чем Цветаева и Мандельштам, и в каком-то смысле менее крупный, чем даже Ахматова. <…> Мне не нравится его вектор. Пастернак – поэт центростремительный, а не центробежный. В то время как эти трое были поэтами центробежными».

А вот мнение Быкова:

«Центростремительность Пастернака мнима. <…> Его путь – раскручивающаяся спираль, которая в своём расширении захватывает новые и новые темы, осваивает всё более широкие сферы бытия. Пастернак начинает с крайне субъективной лирики и доходит до прозаического эпоса, уходит от сознательной импрессионистской невнятицы к классической, традиционалистской ясности. Мандельштам, напротив, центростремителен – в том смысле, что движется к себе, глубже и глубже в себя погружаясь. <…> Пастернаковский вектор противоположен. Если у Мандельштама под классической ясностью шевелится хаос, то у Пастернака даже и в самой бурной лирике, в отчаянии "Разрыва" и проклятиях, адресованных "Елене", слышатся редкостная душевная гармония и абсолютное здоровье. Ранний Пастернак похож на позднего Мандельштама – оба рациональны и притом невнятны, субъективны, ассоциативны. <…> Даже нагромождения пресловутой пастернаковской парономасии, цепочки созвучий, подчас навязчивые, скрепляющие все со всем, – отражение его главного мировоззренческого принципа: органической, врожденной связи с миром, от которой открещивался Мандельштам».

Должен признать – красиво! Очень и очень впечатляет! Однако сомневаюсь, что кто-нибудь из читателей понял смысл написанного Быковым. Тем более что далее он приводит в опровержение собственного красноречия одну простую фразу, сказанную Пастернаком 10 ноября 1932 года, после вечера Осипа Мандельштама в «Литературной газете»:

«Как я вам завидую! Вы как Хлебников… Вам нужна свобода, а мне нужна несвобода».