Фельдмаршал

Юрген встретил его холодно: без теплоты, без сожаления и снисходительности в глазах.

– Ваше величество! По приговору сенаторов риксдага вы обвиняетесь по восьми пунктам уголовного закона! – трескучим, сухим голосом начал Юрген зачитывать документ риксдага…

Возмущённый таким откровенным судилищем над ним, герцогом, вторым лицом после короля, Юхан чуть не задохнулся от возмущения и бросил в лицо этому мелкому человечку:

– Моё дело должны судить императоры, короли и князья! А не ты – прест клель[105]!

Юрген побледнел. Уже не первый раз бросают ему в лицо это оскорбление.

Когда в Швеции разгулялась Реформация и король Густав стал отнимать у католической церкви её земли и замки, то многие монастыри закрылись, а монахи разбрелись по сторонам. В их числе был и отец Юргена. Он женился на какой-то крестьянке в одной из королевских мыз. У него появились дети, родился, в том числе и он, Юрген. Но таких, рождённых от монахов, в ту пору в стране считали незаконнорожденными – вы…ками. И ему, Юргену, много, очень много пришлось претерпеть из-за этого насмешек, презрения окружающих. Ещё в детстве его обижали сверстники: дразнили, бывало, били… Так первое, что он познал в жизни – людскую несправедливость. И его сердце ожесточилось. В зрелом же возрасте что-то внутри него толкало его на месть окружающим, в глазах которых он до сих пор видел осуждение себе, по недоразумению появившегося в этом мире. И то зло, которое в него вливали люди чуть ли не со дня его появления на свет, теперь изливалось из него на них же, на людей…

Юхан же понял, что дело приняло серьёзный оборот, что его обвиняют в государственной измене и что он оказался в грязных руках. И у него, ещё молодого, двадцати шести лет, прихватило сердце… Не за себя испугался он, а за неё, свою юную супругу. И ради неё он готов был пойти на сделку с братом Эрихом – того, чего Эрих добивается от него: признать себя виновным.

И он стал оправдываться, искал виновных в своих бедах.

– Он, Генрих Горн, бывший наместник в Финляндии, наговаривал на меня! Моему брату Эриху!.. Да ещё эта сволочь Герман Флемминг, комендант Виттенстенской крепости!.. Подсматривали, следили за мной и за моей супругой!.. Всё услышанное или увиденное выворачивали так, чтобы очернить меня перед королём!..

– Ваше величество! – с едкой насмешкой, нажимая на это, заговорил Юрген. – Мы учтём это признание! Это указание на лиц, причастных к вашему несчастному делу!

И всё тот же сарказм, явная насмешка…

Герцога, всего в слезах, сотрясающегося всем телом от рыданий, увели и закрыли в подвальной камере замка.

Затем на допрос привели его супругу.

Катерина, семнадцати лет, юная очаровательная принцесса, несмело вошла в палату в сопровождении двух служанок. Её лицо, испуганное и бледное, только сильнее подчёркивало все прелести её возраста. Она догадывалась, что здесь её ждёт что-то тёмное, ужасное. С чем она как дочь короля ещё не сталкивалась в жизни, не могла представить этого даже отдалённо, к чему не была готова всей своей предыдущей светлой беззаботной и счастливой жизнью… Широкое книзу платье, скрывающее её красивые маленькие ножки, глубокое декольте, открывающее заманчивую впадину между ещё не полностью развившейся грудью, а выше скромно убранная головка… Всё юностью дышало и чистотой, невинностью пред миром взрослых.

Войдя в сопровождении двух служанок, она остановилась перед людьми, которые вызвали её… Они, намного ниже её рангом, в другом месте в другое время не осмелились бы даже взглянуть на неё. А сейчас!.. Холодные глаза, строго взирающие на неё как на преступницу, какую-то шлюху из армейского обоза, к которой всякий тянет свои грязные лапы…

– Ваша светлость, по приговору шведского риксдага вам предлагается на выбор, – заговорил сухим протокольным языком один из судей, как поняла она. – Либо вас разлучат с вашим супругом, герцогом Юханом, но вы будете пользоваться всеми княжескими почестями! Либо…

Ганс Бьёленстьерн сделал паузу, посмотрел внимательно на принцессу.

В его глазах, как показалось ей, мелькнуло сочувствие к ней, безвинной жертве дворцовых интриг и обстоятельств, случившихся с её супругом.

– Либо, – повторил Ганс, – последуете за ним в темницу!

Это прозвучало, как гром…

В палате раздался лёгкий вскрик: «Ах-х!..» И она, принцесса, осела на пол без чувств, в последнее мгновение подхваченная под руки её служанками… К ней, принцессе, кинулись и две другие дамы, вошедшие в палату вместе с ней. Они помогли служанкам, подняли принцессу, уже приходящую в чувство, поставили на ноги, придерживая бережно с двух сторон…

И вдруг по палате разнёсся вопль:

– Не-ет! Вы не разлучите меня с ним!

Судьи невольно вздрогнули, не ожидая такого отчаянного вопля, вырвавшегося из груди нежной и слабой принцессы.

Она, юная, не знавшая ещё сладострастия до встречи с ним, герцогом Юханом, была буквально опрокинута бессердечием людей, собиравшихся отнять у неё любимого… Она кричала ещё что-то, путая польскую речь с немногими шведскими словами, которые уже выучила…

Затем в какой-то момент она поперхнулась и снова упала в обморок.