Фельдмаршал

Сигизмунд, подумав, так и сделал. В середине июля, четырнадцатого числа, он, как обычно, пообедал в спокойной обстановке в королевском замке Стокгольма. Затем он приказал грузиться всем придворным и семейству на корабль, что стоял за городскими стенами, на пристани у моста, который соединял город с островом святого Духа… Поднялась суета. На галеру, стоявшую у пирса, вереницей потекли вещи, предметы, всякая рухлядь королевского двора… Последним на борт поднялся он сам с королевой, его польские советники, нунций, охрана. Все разошлись по каютам. Галера отчалила, пошла между стокгольмских шхер к морю. В море к ней присоединился весь королевский флот, с ротами польских гайдуков на борту. Корабли взяли курс на юг, вдоль берега моря, прикрываясь от бриза, прошли до порта Эльфнаббена… И там, во время стоянки, когда заправляли трюмы продовольствием и водой, разразилась ужасная буря. Через день она стихла, но встречный ветер держал ещё три недели весь флот в гавани.

Наконец, в ночь с третьего на четвёртое августа корабли снялись с якорей и десятого числа благополучно добрались до Данцига. Вскоре весь королевский двор был на месте, в Варшаве.

И уже там, в Польше, Сигизмунду сообщили из Швеции его сторонники, что у его дяди, герцога Карла девятого декабря родился сын – Густав-Адольф…

Дошли до него известия в подробностях и о том, что стало с его двоюродным братом, Гансом Карлом, самым младшим сыном Цецилии.

* * *

Летом всё того же 1594 года Ганс Карл приехал в Антверпен – шумный, портовый город, окружённый кольцом каналов… Матросы, грузчики, нищие, купцы и проститутки… В центре города величественно и в то же время зловеще возвышались высокие стены и островерхие башни неприступного мрачного замка Стен.

Таким увидел Ганс этот город. И этот замок, как он уже слышал, двадцать шесть лет назад воздвиг герцог Альба, укрывшись в нём с испанским гарнизоном в этой мятежной стороне, Нидерландах, тогда испанской провинции короля Филиппа. А затем, в 1576 году, по этому городу пронеслась «испанская фурия»[194], оставив за собой пепелище от сотен домов и десятки тысяч убитых… И город, некогда соперничавший в торговых операциях с Амстердамом, стал чахнуть. Хотя всё ещё шумел, как старик, уже отживший своё, к тому же покалеченный.

Пользуясь связями, слухами и просто сплетнями, он отыскал, наконец-то, здесь следы своей матери.

Грязная тесная и вонючая ночлежка недалеко от порта. Он вошёл туда, словно спустился, как Орфей, в царство мёртвых… Пробираясь по узким тёмным коридорчикам, он подошёл к двери, на которую ему указали обитатели этого омерзительного притона… Постоял, решая, стучать или войти без стука… Стукнул пару раз костяшками пальцев по сухому дереву, звонко просигналившему, как колокольчик, о визите нового гостя… Вошёл… Темно… И в первый момент он ничего не увидел, хотя уже привык к темноте, когда пробирался сюда по заплёванным грязным коридорчикам… Присмотрелся… Какой-то стульчик у крохотного столика. На столике объедки, покрыты плесенью… В углу тазик с водой, похоже, для мытья… Под потолком крохотное оконце. В него сочился божий свет в потёмки эти.

И кровать: деревянная, грубо сколоченная, жёсткая, помятое нечистое женское бельё… Бесстыдство, похоть, продажность и наслаждение… Позор и страсть инстинктов…

На стульчике, у столика, развалившись, сидел какой-то тип: худой, болезненного вида. «Трухлявый», – так окрестил его мысленно Ганс. Перед «трухлявым» стояла бутылка вина и недопитый кубок.

На кровати же, свесив голые ноги, лежала полураздетая женщина…

Ганс не узнал свою мать: в этой отталкивающего вида женщине, неряшливой, с морщинами на когда-то прелестном лице, что было заметно по её породистым чертам даже сейчас… Узнал только по её волосам: уже с седыми прядями, когда-то золотистыми, длинными, роскошными волнами ниспадающими вниз. Ими он, ещё ребёнком, с восторгом играл, к ним прижимался…

– Кто этот мерзавец? – вскричал он, ткнув пальцем в сторону «трухлявого», обращаясь к матери. – Кто?!

Его мать, маркграфиня, вела всё так же распутную жизнь.

– Иди отсюда, щенок! – закричал «трухлявый», вскакивая со стульчика.

В ответ Ганс ударил его кулаком в лицо… И у того брызнула из носа кровь…