Фельдмаршал

Вон и Тур Бьёлке говорит, что герцог имеет сильную поддержку в риксдаге, там он свой человек… «Наш герцог!» – так говорят о нём в риксдаге… А он сам?.. Там, в Польше, все считают его чужаком, а здесь, в Швеции, дома, на него смотрят как на отрезанный ломоть… Этого не скроешь. Он чувствовал это по взглядам, по тому как относятся здесь к нему и к дяде Карлу… Риксдаг возложил на герцога Карла временно обязанности государственного правления… Да, да! Уж он-то зря не терял время, несомненно, постарался: одних уломал, других подкупил, кому-то пригрозил… И вот – правитель!.. Хм!..

Герцог Карл стоял прямо, высоко держа голову, осознавая свою силу. И, видимо, догадывался, что он смотрит на него… Герцог был мало привлекательным мужчиной. Кривой приплюснутый нос не украшал его, из-за него так и прозвали его – «Кривой нос»… Заурядное лицо, дерзкий взгляд больших умных глаз… Правда, несколько скрашивал его внешность высокий лоб. Но нет, всё равно не смотрится… На нём, даже в этот траурный день, была обычная его одежда: кожаный камзол, большой отложной белый воротник. Он предпочитал гражданское платье военному.

«А там, в Польше, кому доверять?.. Пожалуй, только канцлеру, Замойскому?.. А Радзивиллы?.. Те же спят и видят, как бы выжить меня из страны!.. Хитёр виленский воевода Христофор Радзивилл, „Сиротка“!.. А Жолкевский? – подумал он о польном гетмане[192], которого только что, перед отъездом сюда, назначил каштеляном[193] Львова по протекции того же Замойского. – Серая тень Замойского!.. Правда, способен, способен», – сознавал он, что против очевидного трудно возражать…

При выходе из церкви, в тесноте, в дверях, произошла некрасивая сцена: поляки, паписты, обрезали в темноте у герцога Карла и его сторонников полы их епанчей… Это был явный намек иезуитов: у вас отрежут власть… «Не могли без этого!» – с неприязнью мелькнуло у Сигизмунда об иезуитах, которые приехали с нунцием из Польши. Он, по природе нерешительный, старался не идти на обострение отношений даже с неприятными для него людьми.

Смущённые этой сценой на похоронах короля, шведы быстро расходились, каждый в окружении своих приближённых.

Сигизмунд со своим семейством, а также его тётушки и другие родственники, заняли покои в Упсальском замке. Все, кроме герцога Карла. Тот со своей супругой расположился в старом королевском дворце в городе. Его войска стали по крестьянским дворам в окрестностях Упсалы.

На следующий день, когда Сигизмунд заикнулся об этом инциденте нунцию, тот коротко сказал, как отрезал:

– По отношению к еретикам не нужно соблюдать ни верности, ни веры, ни порядочности!

* * *

Через неделю Сигизмунд пригласил к себе в замок герцога Карла, сенаторов и дворянство, чтобы прояснить на совещании их светские привилегии.

После долгих рассуждений сенаторов на эту тему он высказался сам:

– Я полагаю не только подтвердить их, но и расширить!..

Он ожидал реакцию на это… И реакция последовала сразу же… Этим он склонил часть сенаторов на свою сторону.

Но риксдаг в целом, так же как и герцог Карл, стояли на своём: сначала подпись условий риксдага, затем коронация.

Ситуация зашла в тупик.

Герцог Карл сводил всю партию к цейтноту, патовой ситуации, когда не останется иного выхода, как только силой, оружием разрешить её. И он насторожился, когда его тайные осведомители донесли ему, что на него готовится покушение.

– И готовит его нунций! – доложил ему дворецкий.

– Король знает об этом? – спросил герцог.

Дворецкий отрицательно покачал головой.

И Карл распорядился, чтобы усилили охрану дворца. Согласился он и с дворецким, когда тот высказал своё мнение, что ему нельзя появляться без охраны на встречах, собраниях и торжествах. И он стал выверять каждый свой шаг, чтобы не попасть в ловушку. Получив предупреждение от своих агентов, что на следующий день после празднования дня святого Матфея на него ночью нападут польские гайдуки, он сразу же уехал из Упсальского дворца к своему войску, что стояло в роще между Упсалой и Несом. Там он отдал приказ своим ротмистрам разыграть ложную тревогу по войску: поднять среди ночи все роты, с шумом, криками, бранью… И в роще, вспыхнув, засветились сотни факелов, забегали рейтары, седлая коней, гремя оружием, ругаясь и стреляя в воздух…

В замке перепугались женщины, увидев из окон эту неистовую суету солдат в войске герцога, истошно завыли собаки, забегала охрана. На крепостные стены замка высыпали польские гайдуки, готовясь отражать нападение… Но понемногу шум в роще пошёл на убыль, затем стало тихо, исчезли огни, и окрестности замка снова погрузились в темноту зимней северной ночи… Вот из-за туч, затянувших ночное небо, выплыла луна, осветила бледным светом глубокие сугробы, остроконечные крыши замка и тёмную рощу, скрывающую там какую-то неведомую злую силу.