Фельдмаршал

А ему, маленькому Сигизмунду, задумчивого склада мальчику, семи лет от роду, было всё равно, что будет с какой-то польской короной, так же как и со шведской, которой его тоже не то попрекали, не то вдалбливали мысль, что он будет самым счастливым человеком. Ну, если не в мире, то в Швеции уж точно. И этот разлад между отцом и матерью, постоянное шатание отца между католиками и протестантами, а потом, в возрасте, отца с чего-то потянуло к греческим схизматикам, сделали его нерешительным, сомневающимся и нелюдимым ещё с самого детства.

– Ради бога, не надо! – схватился Юхан за голову.

– Или задумал взять польскую корону сам?! Так тебя там только что прокатили!.. Не надо было язвить, то и не нажил бы себе такого врага, как Ходкевич! И всё из-за своего длинного языка!.. Всё правду ищешь? Хм! – со злостью напомнила ему Катерина скандал с Ходкевичем на их свадьбе в Вильно и стала ходить кругами по палате, бесшумно скользя широкими юбками по начищенному до блеска полу, как тигрица, сужая и сужая круги, будто готовилась к прыжку.

И он невольно закрутился на месте, чтобы видеть её.

– Мне хорошо и дома! А там придётся терпеть и слушать всяких дураков! – не упустил он случая поддеть её соотечественников. – Мне-то?! Я выше всех государей и князей! Единственный среди них воин, оратор и богослов!..

Он не любил поляков. Об этом он уже не раз говорил ей, в горячке: что перевешал бы их всех находившихся здесь при ней, если бы не она.

Жизнь уже наскучила ему, а королевство изрядно утомило.

Катерина рассмеялась ему в лицо, метнула на него уничтожающий взгляд:

– Чёрт бы тебя побрал – единственного!..

Она схватила за руку сына и быстро вышла из палаты, потащив его за собой.

Женщиной она была сильной и резкой, в выражениях не стеснялась простонародных грубоватых словечек.

От этого её изысканно образованный супруг морщился, как от зубной боли:

– Опя-ать!

В заточении, в неволе, они жили дружно. А тут, во дворце, почему-то всё так переменилось.

У него же, когда она ушла, обвис дряблый подбородок и, как всегда после размолвки с ней, начались почечные колики. И от мужественного древнего викинга, каким он представлял себя, не осталось и следа: так, старый орлан, с потрёпанными крыльями, всё ещё пугающий своим крючковатым носом, который уже не в силах был даже как следует клюнуть кого-нибудь. Он, уязвимый к слову, к обиде, был от рождения неспособен на что-нибудь решительное. Не то что его младший брат, герцог Карл: волевой и напористый…

После этой перепалки с отцом мать стала опять брать его, Сигизмунда, с собой в костёл на службу. Но тут её подстерегал выпад с другой стороны, откуда она не ожидала. Арнольд Гротгузен, ливонский дворянин, приставленный епископом к её сыну воспитателем от евангелистов, подошёл однажды на службе к ним, выдернул руку сына из её руки и вывел его из костёла, из этого вертепа иезуитов.

Катерина Ягеллоника была вне себя от возмущения.

Юхан тут же вызвал к себе Арнольда и, зная, что это дойдёт до Рима, до папы, а тогда ему это было ещё нужно, накричал на него, хватался за шпагу, грозился выпотрошить его толстый живот, если он позволит себе ещё что-нибудь такое. Но это быстрее дошло до риксдага, чем до папы, и партия евангелистов потребовала от него объяснений. И он, смирив гордость, явился в риксдаг и выслушал резкие слова сенаторов в свой адрес. Путаясь, он начал было что-то говорить, вконец обозлился, не выдержал, вскричал: «Да перестаньте же!.. Если ничего не смыслите, то хотя бы молчите! Моему сыну начертано соединить две короны! Во благо Швеции!..»

Сенаторы потребовали объяснений и от герцога Карла. Но тот в своём послании риксдагу ответил уклончиво на все их вопросы. Карл умел выжидать, он методично сводил партию своего брата к цейтноту. Он хорошо играл в шахматы, очень хорошо. Его пора, он это чувствовал, ещё не пришла.

В это время Понтус, бывая у короля по неотложным делам как государственный советник, стал замечать, что король день ото дня выглядел всё более и более утомлённым. Задавленный заботами, скандалами с женой, опасениями со стороны брата Карла, он стал быстро стареть. Лицо пошло мелкой сеткой морщинок, делая его старше, чем ему было на самом деле лет. Походка стала тяжёлой, плечи опустились, будто на него легла великая ноша. Унылый вид, порой он впадал в задумчивость на совещаниях, когда слушал кого-нибудь из приближённых. Он перестал даже ухаживать за своей длинной бородой, о чём смеялись втихомолку в риксдаге… А его отец, король Густав, постоянно удивлялся: откуда у них в роду такой любитель книг и мудростей в них заключённых. От этого, от чтения умных книг, он, Юхан, рос замкнутым и нелюдимым. И отец говорил ему не раз, что излишняя мудрость вредна королям. И в письмах к нему в Финляндию, в его герцогство, советовал не сидеть уединённо и не размышлять… «Сын мой, не умножай задумчивость!.. Лучше поболтай в хорошем обществе!..»

И вот теперь этот очередной скандал в семье короля и в риксдаге.