Фельдмаршал

Ещё в Париже он видел радость на лицах простых людей. Всюду витал дух примирения католиков и гугенотов. И он невольно поддался этим надеждам и в то же время чувствовал нервозность происходящего.

– Такое обычно творится перед большой пьянкой, разгулом страстей, – заметил он.

– Да, – согласился с ним Бьёлке и с усмешкой добавил: – Затем похмелье горькое приходит!

И здесь, в Блуа, было всё то же: надежда на примирение.

И Понтус подумал, что этот удачный случай поможет успеху его миссии. Он знал, что король Юхан старался в письмах использовать своё посредничество при Максимилиане II, чтобы император не отклонял руки своей дочери королю Карлу. Действовал король Юхан так же и в пользу принца Наварры в его браке с Маргаритой Валуа… И это несмотря на бурлящую религиозными страстями Францию и предубеждения Екатерины Медичи…

– Она, итальянка, католичка, ненавидит немецкую Реформацию! – заключил Бьёлке, как будто угадав его мысли.

Он, швед, и, как все шведы, чувствительный к своим немецким корням, не любил итальянцев, их церковных князей, диктат пап…

Понтус не стал возражать ему, наслышанный о мадам Медичи от многих, мнение которых он уважал. Он, видевший уже не раз дикие страсти властных людей, пока ещё туманно, но догадывался, что протестантская оппозиция с не меньшей неприязнью, чем Екатерина Медичи, воспринимает этот союз…

Но вот каждый из этих принцев-женихов любезно отзывался о стараниях короля Юхана. И он, Понтус, посол короля, выступившего примирителем между партиями, оказался здесь дорогим гостем для тех и для других.

* * *

Король Карл и его мать, мадам Медичи, принимали их, следуя протоколу.

Понтус поблагодарил их от имени короля Юхана за мирное соглашение в Штеттине, принятое между Швецией и Польшей, Данией и Любеком благодаря посредничеству французского посла Дансея.

Здесь же передал он мадам Медичи письмо от Катерины Ягеллон как дружественной королевы и католички. Просил он и возобновления ранее заключённых договоров со Швецией.

– Король Юхан просит ещё вашего содействия на временное прерывание навигации к Нарве! – поклонился он королю и его матери. – Об этом он уже сообщал вам в своём послании! И король Юхан, понимая, что всё во власти государей, просит о благоприятном решении по этому делу.

Он уже знал, что вся власть сейчас не у молодого короля, а вот у неё, мадам Медичи. Та за всё время приёма взирала на него внимательно и молча большими тёмными глазами.

И Понтусу показалось, что она подозревает его в чём-то… Так же всегда смотрела на него Катерина Ягеллоника…

Мадам Медичи уже знала, что в Париже он, этот посол протестантского короля, встречался с мятежным адмиралом Колиньи. Ей донесли об этом сразу же. И это насторожило её… Всё же француз и тоже протестант…

Одетая во всё чёрное, она выглядела печальной и одновременно зловещей. Этот траурный наряд она не снимает вот уже тринадцать лет, со дня смерти своего супруга, короля Генриха II. Из-за чего её сын, король Карл, как-то назвал её шутливо «чёрной королевой», когда она надела чёрное, траурное, а не белое, как принято во Франции… Это прозвище так и осталось за ней не только во дворце, среди придворных и прислуги, но разошлось и шире.

После этой официальной аудиенции начались переговоры.

Понтусу представили доверенных королевы на этих переговорах… Ба-а! Среди них он увидел знакомую физиономию.

– Епископ Валанский граф Жан де Монлюк! – услышал он то, что и предполагал услышать.

Перед ним был всё тот же «Хромоножка», младший брат генерала Блеза де Монлюка: среднего роста, в короткой сутане, совсем как у протестантских священников… И всё так же, подходя к нему, тот немного припадал на одну ногу.

Епископ тоже узнал его. Прошло уже двенадцать лет со времени их встречи при дворе королевы-регентши в Шотландии, в Эдинбурге. За это время Жан сильно сдал: худой старик, ему уже за семьдесят, скуластое лицо… И, судя по внешнему виду, уже не тот был весельчак… «Навеселился!»…

Рядом с ним, епископом, Понтус увидел кроху… То карлик был…

Монлюк представил и своего спутника:

– Ян Красовский!

Он больше ничего не сказал про того.

Но Понтусу уже нашептали здесь, при дворе, что этот карлик, польский пан Ян Красовский, сын подляшского каштеляна[142], придворный шут Медичи и, как все карлики, злопамятный и может здорово навредить вам… «И упаси вас бог задеть его!»…

– Господин генерал, я знаю о ваших стараниях в пользу короля Юхана! – атаковал епископ его, не давая ему открыть рот.

Жестикулируя, с мимикой, он стал, как и прежде, ярко рисовать ему что-то, какие-то мысли, которые Понтус не мог даже ухватить разом.

«Хромоножка» был всё таким же симпатичным.

И Понтус насторожился, сообразив, что снова попал под его очарование… «Хромоножка», епископ, громко и смело говорил и судил обо всём, как завзятый безбожник.

– Говорить можно всё что угодно! Пускай!.. Но лишь бы то шло на благо Франции! – сразу же безапелляционно заявил «Хромоножка».