Фельдмаршал

«Карл от этого выиграет… А Швеция, народ?» – спрашивал Юхан сам себя и отвечал: «Проиграют! Все! Это приведёт к гибели шведов!»

И он должен был выбить эту опору из-под Карла. Ему нужно было напрямую иметь дело с вольными людьми: теми же рыцарями… «Вот как, например, Понтус де ла Гарди!» – подумал он о генерале… Для этого, чтобы привлекать, перетягивать рыцарей на свою сторону, он стал возводить их в звание баронов…

Герцог Франц Старший, выслушав де ла Гарди, посетовал, что его сыновья уже не слушаются его.

– Они уже давно взрослые, – промолвил глубокомысленно он, тяжело вздохнул.

Его лицо уныло вытянулось. Он помолчал.

– Особенно Магнус, – продолжил он. – И я понимаю озабоченность короля Юхана… Сам тоже озабочен…

И Понтус понял, что герцог просто уже стар, никем и ничем не управляет и только доживает свой век, думая больше о том, чтобы его не беспокоили.

На следующий день их, послов короля Юхана, принимал не только герцог Франц Старший. Были тут же с ним и оба его сына, Магнус и Франц Младший.

Они-то и подали жалобу императору от имени короля Юхана на то, что у них отняли часть их владений.

– Господа! – обратился к послам Магнус, резким голосом человека, не терпящего возражений. – У нас, у герцогства Саксонского, датчане захватили некоторые земли!..

Понтус, зная этого герцога ещё со времён короля Эриха, понял, что говорить здесь о чём-то было бессмысленно.

* * *

От герцога Саксонского до Гамбурга они добирались сухим путём. Было совсем недалеко, три десятка миль.

Гамбург, как и вольный ганзейский город Любек, поразил их своими бесчисленными каналами. Они словно попали в Венецию. Да, да, в северную Венецию. По каналам сновали массы лодок, торговых судов, каких-то барок, шлюпок. Со всех сторон, с этих водных улиц, неслись крики, отражаясь от налепленных по берегам складов и магазинов с товарами. И тут же, в магазинах, шли торги, толкались бродяги, грузчики, приказчики, какие-то чиновники, матросы… Кругом гремела ярмарка, прямо на воде…

В самом городе, петляя по узким улочкам, они сразу же заблудились в переулках и тупичках… А дома-то! С деревянными брусчатыми раскосами, обвязками и стойками, меж ними всё пространство забито камнем и кирпичом. Всё крепко связано раствором, окаменевшим на века. И в то же время всё выглядело красиво, практично, сложно, наполненное смыслом… И хотя была зима, в гавани лихорадочно кипела работа.

Их, Понтуса и его спутников, жителей скромных северных городов, поразил размах операций в этом торговом Вавилоне.

С трудом, но они всё же нашли себе ночлежку. Они сняли в верхнем этаже дома комнату, балкон которой выходил прямо на канал. И в первый же вечер здорово намучились. В комнате, насыщенной вонью от кож, ворвани, отбросов, выкидываемых прямо в каналы, нечем было дышать. Всё пропиталось этой вонью: гавань, каналы и дома, лачуги и богатые кварталы тоже.

– Ну и вляпались же мы… – ворчали товарищи Понтуса…

– Терпите… Ради короля и Швеции! – с сарказмом отвечал им Понтус.

– Давайте выпьем! – предложил Клас Бьёлке, доставая из сумки ром.

Выпив рома, чтобы заглушить все неприятные запахи, они вскоре уже спали.

На следующий день им ничего не оставалось, как только идти в ратушу. Спросив здесь, в порту, где находится ратуша, они сразу направились туда. Ратуша оказалась в спайке с биржей. В центре города, на площади, тут же, рядом с Думским рынком.

– Rathausmarkt[136]! – прочитал Понтус вывеску на углу площади. – Торгаши! Здесь думают-то – на рынке тоже! – стал зло шутить он, предчувствуя, что и в этом городе у них мало шансов найти союзников по делу Нарвского хода.

– Да, тут, как и в Любеке, нам делать нечего! – согласился с ним Бьёлке.

– Ничего, прорвёмся, – флегматично изрёк Герман Брузер.

Подойдя к ратуше, они остановились около неё.

– Ого! – воскликнул Понтус, задирая вверх голову, чтобы рассмотреть верх башни ратуши.

– Да-а! – глубокомысленно протянул Бьёлке, тоже разглядывая с беспокойством ратушу.

Она, украшенная картинами, скульптурами, какими-то гербами, взирала равнодушно свысока на них, с вершины Ренессанса, в ней воплощённого…

И там, в ратуше, началось то же, что они уже испытали в Любеке.

Из Гамбурга они поехали сухим путём в Мюнстер. Это был тоже ганзейский город. И владел им епископ Мюнстера, граф Гойский Иоанн. И хотя он, епископ, считался имперским князем, но все дела в городе вершила всё та же Ганза. И им, посланцам короля Юхана, надо было снова идти в ратушу, всё с теми же делами о Нарвском ходе. Но тут они схитрили. Они не пошли в ратушу, уже зная, каков будет результат, а заявились сразу к епископу.

Граф, племянник короля Густава, сын его сестры Маргариты, оказался высокий ростом, с узким лицом северянина, сильный и подвижный, мало походил на своего отца, несчастного графа Иоганна.

– Ваше преосвященство, король Юхан просит вашего содействия в спорном вопросе о Нарвском ходе, – стал излагать Понтус суть дела, с которым они прибыли сюда. – И ещё он просит вас, не будете ли вы так любезны ходатайствовать перед герцогом Альбой об освобождении задержанных в Нидерландах шведских кораблей…