Фельдмаршал

– Погостили мы у него и направились дальше, в Данциг, Любек!.. Эта чёртова Ганза! – с чего-то раздражаясь, произнёс он. – Почему туда?.. Так захотела Цецилия! А ты-то знаешь её! – улыбнулся он, когда Юхан многозначительно повёл бровями. – Затем в Нидерланды!..

Он с удовольствием занимал деньги у тех же купцов из Ганзы, но не любил отдавать их. Поэтому и злился на торговцев, деловых людей. Побывали они с Цецилией и в Бремене. Цецилия как будто задалась целью промотать своё наследство. Разом. Но разом-то не так просто.

«Да, Цецилия умеет широко жить!» – пронеслось у Юхана в голове.

– Оттуда было недалеко и до Кале! Там сели на корабль. И вот мы уже в Англии!.. Ну а там-то нас Елизавета встретила любезно!.. Хм! Ты же знаешь, как она может обольщать, если захочет!.. А тут такой случай: Эрих наказал Цецилии снова вызвать интерес у Елизаветы насчёт его брака с ней!

– Он так и не выкинул это из головы! – перебил его Юхан. – Хотя отец и ругал его за это бесполезное дело! Он же, отец-то, не обманывался насчёт неё!..

– Да, да! – поддакнул маркграф. – Она такая и есть! Хитрая бестия! – по-мужицки грубо выразился он. – А внешне из себя ничего такого! – красноречиво нарисовал он руками в воздухе мало соблазнительную фигуру английской королевы. – Костлява! – так же грубо и лаконично заключил он. – Все старания Цецилии расстроил этот граф Лейстер, он сообщил Цецилии, что Елизавета уже приняла решение выйти за него!.. А тут ещё Елизавета получила письмо от Екатерины Медичи. Та распиналась, что считает за честь иметь такую сноху за своим сыном, королём Карлом!..[130] При дворе Цецилии нашептали, что Елизавета, когда читала это письмо, была так польщена, что даже покраснела, засмущалась… Затем, кокетничая, передала посланнику Медичи: «Я не скрываю своего возраста: мне тридцать три года! И я стара для такого молодого короля, пятнадцатилетнего мальчика! И боюсь, что он будет пренебрегать мной! Как пренебрегал король Филипп моей сестрой Марией!»… Этот же Лейстер удружил и австрийскому двору, когда там затеяли возню с браком Елизаветы и эрцгерцога Карла, сына императора Фердинанда. Он убедил Елизавету, что условия, которые выдвинули австрийцы, неприемлемы!.. Но потом она кинула и самого графа! И поделом ему! Хм-хм!.. Закрутила всех и всех провела! Они же, как щенята, тянулись к ней!.. Стерва ещё та! – снова выругался он, зная, что шурин не передаст его слова никому, это не дойдёт до той же Елизаветы.

Он наклонился к Юхану, понизил голос, стал передавать сплетни:

– Про неё говорят, что она скрывает под юбками, под кринолином[131] мужское тело… Хм-хм!

Юхан молча покивал головой, соглашаясь с ним.

– А уж куда ей до Цецилии-то! – с явным самолюбием воскликнул маркграф, по-стариковски жеманно ухмыльнулся, что вот, мол, какая у меня ягодка-то, жена. – Но Цецилия обворожила её чем-то! – продолжил он. – Уж чем она её, метлу сухую, обворожила, непонятно! А вот только стала та частенько приглашать её к себе во дворец, в Вестминстер[132]! Цецилия тогда уже была в положении! – сказал он с явной гордостью старца, наделавшего на склоне лет кучу детей красавице. – Уж заметно было… Но всё равно, хотя лекарь ей не советовал, она затягивалась в корсет… А это-то, как говорят, не желательно, – хитро прищурился он…

Они снова выпили вина. Перешли на другую тему: поговорили о делах сегодняшних, связанных со службой маркграфа при шведском дворе, о денежном окладе.

Юхан согласился взять его на службу, обещал ему в лен Зоннебург на острове Эзель.

– Будешь исполнять кое-какие поручения в Германии!

Маркграф согласился на всё. Ему некуда было деваться. Он заложил даже свой наследственный замок в Люксембурге. И его надо было выкупать.

Затем он вернулся всё к тем же воспоминаниям о жизни в Лондоне. Там Цецилия родила мальчика. Назвали его Эдуардом Фортунатом. Так пожелала Елизавета. Она же была и воспреемницей ему. Да ещё согласился быть им французский король.

– Этот, как его, Карл!..

Он снова замолчал, раздумывая, посвящать ли шурина в денежные долги, которые они наделали с Цецилией в Лондоне.

– Мы там немного задолжали кредиторам, – виноватыми глазами взглянул он на шурина.

Он скромно умолчал о том, чем были вызваны их немалые долги.

– Через год мы собрались уезжать оттуда, – продолжил он дальше. – Ну, я и хотел тихонько съехать… Так нет – кто-то донёс моим кредиторам об этом…

Он вздохнул, теперь разгневанно, что его, маркграфа, позорили там, когда посадили в долговую тюрьму.

– Пришли утром! Ну, эти, полисмены!.. С судебными приставами! Тех кредиторы натравили на меня! – стал возмущаться он.

Увидев на лице шурина одобрение такими действиями властей, он убавил пафос.

– Ладно, будет тебе… – проворчал он, когда Юхан заговорил об этом. – Ну а что нам оставалось делать? Я поехал к Елизавете! – соврал было он, затем поправился: – Послал туда Цецилию! Чтобы Елизавета походатайствовала за нас…

Да, только так их выпустили из страны. И они уехали к себе, в Баден.

Излив все свои беды, маркграф ушёл в свои покои, отведённые для его семейства.