– Ну, почему же издевались? Франсина сама села мне на колени, а ее обманщик-папаша просто нарвался! Вздумал подавать нам какую-то тухлятину! Де Брюса не остановить, когда он в ярости. Его не мог успокоить даже Гастон!
– Еще и Гастон? Бандиты! Бандиты! Скоты!
Женька опять стала вырываться, пытаясь оттолкнуть маркиза ногой, но он прижал ее к стене, сковывая этим все ее движения.
– А ну успокойся! – вдруг хищно сузил глаза фаворит короля. – А то сейчас сорву с тебя это дешевое платье и отправлю бегать голой по Булонже!
Фехтовальщица замерла, но не от слов, а от вида черных зрачков на фоне потемневшего лица. В них будто раскололся какой-то сверкающий шар, осколки которого просыпались прямо внутрь ее разгоряченного тела. Она даже не решалась сглотнуть, опасаясь поцарапать горло.
– …Да… все… все… я спокойна, – сказала она.
Де Шале отпустил ее, потом легко, словно продолжая танцевать какой-то танец, опустился на одно колено, поднял с пола упавший платок и опять приложил к ее ранке под грудью. Цезарь прижал батистовый лоскуток корсетом, зашил, потом помог девушке надеть корсаж, сомкнул его за спиной и таким же образом перехватил ниткой сдвинутые края. Когда облик «невинной провинциалки» был восстановлен, маркиз одобрительно потрепал пажа по кудрявым волосам и повел фехтовальщицу вниз.
В галерее, у дверей, где продолжал дежурить мушкетерский пост, стояла и нервно озиралась по сторонам Виолетта. При появлении госпожи де Бежар в паре с маркизом де Шале перламутровые щеки фрейлины порозовели, а лицо приняло кислое выражение.
– Вольта еще не началась, Лили? – спросил, как ни в чем не бывало, де Шале.
– Где вы были, сударь?
– Мы поднимались наверх.
– Зачем?
– Посмотреть картины в верхней галерее. Зачем еще может подниматься наверх молодой мужчина и привлекательная девушка, которой он понравился? Фрейлина королевы не должна спрашивать такие глупости. Верно, господин де Горн?
Офицер охраны, улыбнулся и кашлянул в перчатку, а его мушкетеры с той же искрой в глазах переглянулись. Только один из них почти не обратил внимания ни на фаворита короля, ни на Женьку, ни на Виолетту. Он как будто думал о чем-то своем, и это свое было ему намного важнее того, что происходило сейчас вокруг.
– Госпоже де Бежар предписано не выходить из дома, – продолжала Виолетта.
– А она и не выходила.
– Ее вот-вот арестуют!
– Тем более! Должна же она получить до этого хоть что-то приятное.
– Вы… вы…
– Я, конечно, о картинах, госпожа де Флер, а то, что интересного она могла видеть в своем Беарне?
– Но у вас… у вас порван воротник…
– Что воротник, у госпожи де Бежар даже лопнули шнуры корсета. Там было темно, и мы зацепились за что-то.
Мушкетерский пост смеялся, уже не прикрываясь перчатками, а довольно поглаживая свои щегольские усики. Королевским солдатам, похоже, очень импонировала ироничная откровенность маркиза, которая не могла не задеть некие, родственные им струны. Не смеялся только все тот же невозмутимый и задумчивый мушкетер, который продолжал смотреть мимо.
– Вас искал король, сударь, – сказала Виолетта, глазки которой так и брызгали вокруг горячими колкими искорками.
– Да, я уже иду, Лили. Цезарь, останься и зашей госпоже де Бежар корсаж под левой грудью. Там наверху мы как-то позабыли о нем.
– А ваш воротник?
– Пустое, – махнул рукой де Шале и ушел в зал.
Цезарь снова взялся за иглу и принялся схватывать порезанный шелк на платье фехтовальщицы наскоро наложенными швами.
– Хм, – усмехнулся один из мушкетеров, лукаво сверкнув узким лисьим глазом. – Шрамы уже начинают носить на одежде. Вы посмотрите, де Белар! – обратился он к своему задумчивому товарищу.
– Это не те шрамы, которые стоит показывать публике, де Ларме, – ответил мушкетер и отошел в сторону.
«Де Ларме?» Женька внимательней взглянула на мушкетера, вспомнив заочное знакомство с де Барту и его друга, потерявшего перчатку в «Парнасе», а потом повернулась к Виолетте, которая почему-то продолжала оставаться в галерее.
– Что вам еще нужно, Лили? Господин де Шале ушел. Идите танцевать, а то он пригласит другую.
– А вы… у вас, в самом деле… лопнули шнуры?
– Да. Показать?
Мушкетеры снова засмеялись, а Виолетта, резко развернувшись, ушла в зал.
Женька хотела остаться в галерее и поговорить с де Ларме, поговорить просто так, без всякой цели, рассказать, как она ужинала под охраной де Барту, как орудовала потом его шпагой. Она чувствовала, что мушкетер с лисьим прищуром восточных глаз поймет и оценит ее приключение в «Парнасе» как никто другой. В самом этом ощущении некой странной общности было что-то таинственное и притягательное, однако девушка так и не сделала в сторону мушкетера, напоминавшего ей хитрого дюмовского Арамиса, ни одного шага. И удержало ее вовсе не присутствие офицера охраны де Горна, а тот непонятный холод, который исходил от другого его солдата. Де Белар стоял в стороне и был так же суров и отстранен, как и прежде, но именно эта его пренебрежительная отстраненность перекрывала все подходы к сближению не только с ним, но и с его товарищами.