Фарт

В белесых стеклах прибора мелькнуло море. От взрыва торпеды неприятельский миноносец переломился пополам. Показалось его днище, обросшее ракушками и водорослями; по сильно накренившемуся борту оторванной кормы, как муравьи, ползли турецкие матросы. Винты миноносца продолжали работать. Перевернутая шлюпка качалась у борта, который медленно зарывался в воду. Из-под тонущего корабля вырывались клубы дыма и пара. Они стлались по воде и расползались в стороны.

ГЛАВА XVIII

До Босфора оставалось девяносто семь миль. К сумеркам достичь района постановки заградитель не поспевал, и Клочковский решил отложить операцию на следующий день. Еще одну ночь заградитель должен был провести в море.

Когда зажглось электричество, погасшее от сотрясения, Бухвостов взглянул на Семена Журика, и его поразил вид товарища. На землисто-сером лице матроса бегали озлобленные глаза, нос заострился, скулы дрожали.

— Больше не можу, — шептал Журик, вздрагивая и вздыхая. — Больше мочи нема. — Он закрыл лицо ладонями, потом вдруг вскочил и шагнул к Федору. — Паскуда! — прошипел он сквозь стиснутые зубы, глядя на Федора с ненавистью и тоской. — Из-за тебя, черта, стильки страха!

— Ты что? — удивился Федор.

— Паскуда, — шипел Журик, — от тебя уся беда. Шоб ты сдох, вражий сын!

— Постой, чего ты взъелся? Я тебе ничего не сделал.

— Не сделал? Думаешь, не бачу?

— Отойди, браток, — сказал часовой.

— Подожди, пускай скажет, в чем дело, — попросил Федор.

— А дило в том… — начал Журик и остановился.

— В чем? — спросил Федор и, уже предчувствуя ответ матроса, встал на ноги.

— Ты шпигун, сволочь, вот шо! — заревел Журик, теряя самообладание. — Не знаешь, видкиль погибель придеть — чи от турка, чи от тебя, проклятого!

Глаза Бухвостова сузились. Он сжал кулаки.

— Стой! — с внезапным спокойствием произнес Федор. — Ты откуда это знаешь?

Догадка осенила его. Журик — тот человек, которого подослал Двибус! Вот и часы у него, а раньше их не было. И приказчика он нарочно запер в провизионке, чтобы отвести подозрения от себя.

— Говори: откуда знаешь? — с бешенством повторил Федор.

— На морде твоей нашкрябано. Шпигун, сволочь. Так бы и придавил, гада! — Журик угрожающе поднял руку.

— Два шага назад! — закричал часовой, — Ну, давай двигай!

Журик повернулся и занес ногу через высокий порог. Бухвостов рванулся за ним и схватил за край брезентовой робы. Ударом руки Журик оттолкнул минера. Ответить Федор не успел. Часовой схватил его за плечи и швырнул к рундуку. Журик, пошатываясь, вышел из отсека.

— Вахтенного начальника сюда! — закричал Бухвостов, — Вахтенный! Вахтенный!

— Чего надо? Обиделся? — спросил часовой. — Нежный какой. Уж Семен Журик зря болтать не станет. Знает, наверно, раз говорит. Ну, ладно. Ну, не так… — Часовой хотел успокоить Бухвостова и заставил его сесть на место. — Ну, снервничал парень, не сдержался…

Но Бухвостов продолжал кричать.

Явился боцман. Бухвостова слушать он не стал, а со слов часового понял так, что арестованный бунтует. Ляпунов доложил об этом командиру и получил приказ связать минера. Федор протестовал, сопротивлялся. На шум подошел Чупров.

— Ваше благородие, разрешите доложить, — закричал ему Федор и сразу перешел на шепот: — Только сейчас Семен Журик, матрос этот здоровый, привязался ко мне, что я, мол, шпион, сволочь. А откуда он знает об этом?

— Подожди-ка малость, — сказал боцману Чупров. — Ну и что же?

— А то, что он ничего об этом не может знать, если сам не имеет причастия. Вот и все. А теперь — на, вяжи, шкура, — закончил Федор и вытянул руки, чтобы Ляпунов их связал.

Чупров доложил командиру лодки о заявлении Бухвостова, и Журика вызвали в капитанскую каюту.

Вытянув руки по швам, с окаменевшим лицом протиснулся Журик в каюту капитана.

— Прикрой двери, братец, — сказал Старовойтов.

Он и Чупров сидели на койке. Клочковский примостился на краю стола. Все свободное пространство заполнил Журик. С трудом он притворил дверь позади себя и вытянулся, насколько позволял низкий подволок каюты.

— Вот что, братец, расскажи: что у тебя произошло с Бухвостовым? — спросил Старовойтов.

— Так, ваше высокородие, я, значит… вин, значит…

— Спросите его о доме, о семье, — подсказал Клочковский.

— Да, в самом деле, ты скажи-ка, братец: ты сам откуда? Чей ты? Где твоя деревня?

— Мы из-под Миллерова, ваше высокородие.

— Что ж у тебя там, домик, хата?

— Так точно, ваше высокородие, хата.

— Жинка есть, дети?

На секунду матрос пришел в себя. Лицо его оживилось. Он ухмыльнулся.

— Ни, ваше высокородие, жинки немае. Мы еще не оженилися.

— Так, — сказал Старовойтов и сморщился, чувствуя отвращение к тому, что он должен вести допрос — Ну, а батько с матерью есть?

— А як же! — ответил Журик.

Старовойтов сжал кулаки.

— Как же ты, сукин сын, — батько есть, матка есть, а ты врагу продался?

Этого Журик не ожидал. Он вздрогнул, выпучил глаза и оторопело замер.

— Ну, говори!

— Я? Та видкиль вы узяли? Ни, ваше высокородие.

— Ладно, видкиль… Двибуса знаешь? Боцмана с торгового флота? — поднимая веки и глядя в упор, резко и зло проговорил Старовойтов.

— Ваше высокородие! — Журик хлопнул себя в грудь.