Фарт

После ответного огня навстречу немецким солдатам выбежали советские пехотинцы. Захлебываясь, застучали автоматы немецких стрелков. Они точно гвозди заколачивали там, на своей стороне. Не успели советские бойцы сблизиться с немцами, как отдельные солдаты стали отбегать назад, а затем назад побежал весь взвод.

Немецкий снаряд угодил в башню танка. Когда рассеялся дым разрыва, красного знамени на танке не оказалось. Ничейная земля снова приобрела свой прежний ничейный вид.

— Все, — сказал Люсь, — представление окончено. — Он помолчал. — А знаете что, Хахалин, не поднять ли ночью снова над танком красный флаг?

— Как прикажете, товарищ майор, — сверкая глазами, ответил Хахалин.

— Поднимите снова, если сможете. Здорово враг серчает.

Хахалин улыбнулся.

— За мельницу крепко меня досада взяла.

— За мельницу или за что-нибудь более серьезное, это не важно, — задумчиво сказал Люсь. — Важно то, чтобы немцу тошно стало жить на нашей земле. Вот что важно. Но чтобы был порядок. Понятно? На рожон не лезть. Чтобы ни одного раненого — ни в кость, ни в мякоть. Кстати, Хахалин, придется вам отдежурить на энпе и эту недельку. Командиры батарей проходят сбор по обучению стрельбе с воздушным корректировщиком, никого взамен вас на энпе дать не могу. Не возражаете?

— Есть отдежурить, товарищ майор. Тем более — имеется работенка. Каждую ночь мы ему будем поднимать знамя.

— Валяйте, — сказал Люсь и вздохнул.

В эту минуту майор пожалел, что никогда уж не придется ему командовать дивизионом.

10. ПОДНОСЧИК ПИЩИ

Вернувшись на командный пункт, Люсь сказал военкому:

— Знаешь, Андрей Петрович, поеду я в штаб завтра. Что-то не лежит у меня душа двигаться сегодня.

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, — сказал военком. — Ты так, Иван Иванович, никогда и не выберешься.

Но спорить с майором было бесполезно, если он принял какое-нибудь решение…

К вечеру вернулась зима, похолодало, начался снегопад. Снова земля стала белой.

В темноте к расположению штабной батареи подошел незнакомый человек.

— Кто идет? — спросил часовой.

— Какой ты страшный, — послышался в ответ ленивый голос.

Затрещали ветви кустарника. Человек шел к часовому.

— Кто идет? — еще раз крикнул часовой. В голосе его послышалось раздражение. Звякнул металл — он изготовил винтовку.

— Свои, эй! Смотри застрелишь! — закричал человек из темноты. — Я подносчик из семнадцатой дивизии. На старом месте никого нету. Куда они подевались? Заплутал я совсем.

— Не знаю, — ответил часовой. — Обходи сторонкой.

— Зачем сторонкой, когда я к вам иду? Не жрал я второй день. Может, ваши ребята хлебцем не обидят?

Часовой не ответил и отвернулся.

Подносчик пищи, которого Моликов называл Макаром, прошел вперед, к тому месту, где возле хвойного шатра горел костер и сидели люди из штабной батареи. Повар Житихин рассказывал о том, как он работал в вокзальном ресторане на станции Рязань. Берет пассажир бутерброд с сыром, приносит обратно, говорит: «Безобразие! Вы эти бутерброды держите, наверно, с прошлого года». — «Обменяем», — говорит буфетчик. Посылает бутерброды Житихину, велит: «Освежи». Житихин обливает их кипяточком — бутерброды становятся как новенькие. Пассажир съел один, за вторым приходит. Бойцы слушали его, смеялись, потому что война — дело скучное и они рады были повеселиться.

Подносчик подошел к костру.

— Товарищи, не разживусь у вас кусочком хлебца? — спросил он.

— А-а, Макар! — узнал его Моликов. — Все бродишь, Макар? Давненько не виделись. Дайте, ребята, местечко Макару. Замерз Макар…

Моликов суетился, расталкивал бойцов, нежно заглядывал в красные, точно заплаканные, глаза подносчика. На этот раз подносчик не возражал, что Моликов называет его Макаром. Не снимая цинкового термоса со спины, он осторожно опустился на корточки возле костра.

— Всех-то ты знаешь, Моликов, — заметил Житихин.

— Такая должность, — ответил Моликов и спросил подносчика: — А в дивизии тебя не кормят?

— Не нашел кухни. Передвижка, черт бы ее драл. Пока я топал на передовую, их как ветром выдуло.

— Да, все кудай-то уходят, одни мы остаемся. Двинет фриц ненароком, а прикрытия с птичкин нос. Отбивайся стодвадцатидвухмиллиметровыми огурчиками. Повертывайся успевай, — сказал шофер штабного автобуса.

— Ладно, отобьешься, — сказал Моликов. — У тебя язык длинный. Ты и языком управишься.

— Чего взъелся? — спросил шофер.

— Болтаешь много, вот чего.

— Не двинет, ничего. Попробуй-ка двинуть по такой грязи, — сказал телефонист, пришедший ужинать.

— Что же, вас оставляют совсем без прикрытия? — спросил подносчик. — Дело рискованное.

— Ладно, поговорили, — сказал Моликов. — Думаешь, на переднем крае мало людей? Найдется прикрытие, не сомневайся. Вырастет из-под земли.

— Как в сказке, верно? — сказал подносчик.

— А тебе бы только слушать? — спросил Моликов.

— Чего пристал к человеку? Пусть он сперва поест, — сказал Житихин и обратился к подносчику: — Давай котелок, налью супу.

Котелка у подносчика не оказалось. Все котелки у тех, кто сидел у костра, были заняты.

— А ты ему налей в термос, — сказал Моликов.

Подносчик спросил:

— Как же я буду хлебать из термоса?