Фарт

Люди артиллерийского полка спали. Спали командиры, связисты, бойцы. Изредка над передним краем вспыхивали осветительные ракеты, и ночную тишину то там, то тут прошивала пугливая пулеметная очередь. Часовые улыбались. Гитлеровцы боятся. Гитлеровцам чудится внезапная атака. Подходящая погодка — ударить им в лоб. Хорошо рвутся тяжелые фугасы на замерзшей, каменной земле…

Ночь была морозна, тиха, спокойна, но где-то в оперативных штабах противника дорабатывались последние детали наступления, где-то в базе сосредоточения немецкие солдаты готовились к бою. Последнее донесение шпиона-доносчика, которое он частично успел передать через свою рацию, послужило сигналом для готовящейся атаки. Но об этом часовые на командном пункте не догадывались. Об этом никто еще ничего не знал.

В предутренней тишине прозвучали негромко немецкие команды, две красные ракеты взлетели в ночную темноту, саперы пошли вперед — резать проволоку. В пятом часу зарычали моторы танков, и по всему участку фронта начался минометно-артиллерийский огонь.

Атака! Маленький пехотинец в шинели с неаккуратно поднятым воротником вскинул на бруствер окопа свою винтовку. Его сосед туже затянул пояс и придвинул к себе сумку с гранатами и две бутылки с жидкостью КС. Телефонист в короткой бязевой куртке согнулся над ящиком полевого телефона. Вглядываясь в темноту, он быстрым шепотом стал докладывать своему командиру обстановку.

Над ничейной землей вспыхнула осветительная ракета. На этот раз ее пустили с нашей стороны. Она повисла в воздухе, брызгая искрами и заливая мертвую землю белым огнем. В знакомой картине ничейной земли что-то изменилось. Маленький пехотинец не узнавал ее. Может быть, в этом был повинен мертвый белый свет ракеты? Но ведь не первый раз освещали ракеты угрюмое пространство ничейной земли. Гнетущее чувство ожидания охватило его. Еще одна ракета поднялась в небо. На этот раз он понял, что произошло. В нескольких местах исчезла проволока на белых немецких крестовинах, исчезли и самые крестовины. В некоторых местах исчез глинистый вал.

— Гляди-ка! — крикнул он и тронул дрожащей рукой соседа.

По ничейной земле, как черви, ползли черные человеческие фигуры. В их руках при свете ракеты блестели ножницы на длинных рукоятках.

Атака! Тщедушный пехотинец приложился к своей винтовке и выстрелил. Выстрелил также его сосед. Где-то поблизости застрочил станковый пулемет. И сразу стало легче ждать атаки. И сразу не такой страшной показалась ему угрюмая ничейная земля.

И когда началась артиллерийская подготовка и тяжелые немецкие снаряды с нарастающим воем понеслись из глубины вражеского расположения и стали рваться в наших окопах, ему уже не было страшно. Совсем близко разорвался немецкий снаряд, и тщедушного пехотинца обдало волной жаркого воздуха, запахом серы, и по каске застучала земля. Он согнулся, сжался в комок, стараясь занимать как можно меньше места; ему хотелось вдавиться, вжаться в шершавую стенку окопа, чтобы занимать еще меньше места, и все-таки он не побежал, не растерялся, он ждал, когда прекратится артподготовка. Потом в темноте он услыхал стоны, крики и ругательства раненых, и он побежал туда по ходу сообщения, чтобы оказать помощь, и он ничего не боялся теперь.

А снаряды все летели, все буравили воздух и вздымали землю на нашей стороне, землю и накаты из толстых бревен, и в сплошном артиллерийском гуле потерялась ночная тишина.

Хахалин выбежал из своей землянки, как только послышались первые выстрелы немецкой артиллерии.

— Дежурный, что там такое? — закричал он наблюдателю на вышке.

— Враг проделал проходы в проволоке и бьет по переднему краю, — ответил дежурный, склоняя голову над краем площадки.

Хахалин приказал передать на батарею, чтобы приготовились к ведению огня, и, накинув шинель на плечи, присел рядом с телефонистом.

— Это его красным флагом растравило, — сказал часовой.

— Как навоз, — отозвался проснувшийся подчасок, — тронешь — завоняет.

— Разговорчики, — сказал Хахалин.

Он вызвал по телефону командира стрелковой части и узнал, как обстоят дела. Дела у пехоты обстояли неважно. Сил на переднем крае было недостаточно. Подразделения передвигались в тыл, смена прибывала постепенно. Хахалин побежал вперед, к наблюдательному пункту стрелкового подразделения. Два связиста потянули за ним телефонный провод.

На командном пункте полка проснулись командиры. Несколько секунд они лежали молча и прислушивались к шуму фронта, скудно проникающему под четыре наката.

— Бросает, собака, — сказал наконец начальник штаба.

— Андрей Петрович, не спишь? — спросил Люсь военкома.

— Даст он спать, сволочь! Ишь зашевелился.

— Товарищ майор, а ведь это атака, — сказал начальник штаба.

И в эту минуту еще приглушенным, ночным голосом заговорил телефонист:

— «Земля» слушает. Есть позвать сорок два. — И, повернув лицо к лежанке, он обратился к начальнику штаба: — Товарищ капитан, тридцать шесть просит к телефону.

— Кто такой теперь тридцать шесть? — спросил майор, поднимаясь с лежанки вслед за капитаном.