Фараон

Лишь в начале четвертого явился первый вестник из Мемфиса – адъютант полка, стоявшего у храма. Он рассказал фараону, что храм не взят из-за гнева богов; народ разбежался, жрецы торжествуют, и даже среди солдат началось смятение во время этой ужасной, хотя и столь короткой ночи.

Потом, отведя в сторону Тутмоса, адъютант заявил ему без обиняков, что войско деморализовано, что из-за беспорядочного бегства полки насчитывают столько раненых и убитых, сколько бывает только после сражения.

– Что же с полками? – спросил в ужасе Тутмос.

– Разумеется, – ответил адъютант, – нам удалось собрать и построить солдат, но о том, чтобы двинуть их против храмов, не может быть и речи, особенно теперь, когда жрецы занялись оказанием помощи раненым. При виде бритой головы и шкуры пантеры солдаты готовы пасть ниц, и много времени пройдет, прежде чем кто-нибудь из них осмелится перешагнуть за ограду храма.

– А что же жрецы?

– Благословляют солдат, кормят их, поят и делают вид, что солдаты не повинны в нападении на храм, что все это козни финикиян…

– И вы допускаете эту растерянность? – воскликнул Тутмос.

– Его величество приказал нам защищать жрецов от толпы, – ответил адъютант. – Если б нам было разрешено занять храмы, мы были бы в них уже в десять утра, и жрецы сидели бы в подвалах.

В это время дежурный офицер сообщил Тутмосу, что еще какой-то жрец, прибывший из Мемфиса, хочет говорить с его величеством.

Тутмос окинул взглядом посетителя. Это был еще довольно молодой человек с лицом, как бы изваянным из дерева. Он сказал, что явился к фараону от Самонту.

Рамсес тотчас же принял жреца, который, пав на землю, подал повелителю перстень, при виде которого фараон побледнел.

– Что это значит? – спросил фараон.

– Самонту нет больше в живых, – ответил посланец.

Рамсес с минуту не мог вымолвить ни слова. Наконец, он спросил:

– Как это случилось?

– Кажется, – ответил жрец, – Самонту был найден в одной из зал Лабиринта и сам отравился, чтобы избежать пыток… И, кажется, его открыл Мефрес при помощи какого-то грека, который якобы очень похож на ваше величество.

– Опять Мефрес и Ликон! – вскричал возмущенно Тутмос. – Государь, неужели ты никогда не освободишься от этих предателей?

Фараон снова созвал у себя тайный совет, пригласив на него Хирама и жреца, явившегося с перстнем Самонту. Пентуэр не хотел принимать участия в совете, а почтенная царица Никотриса пришла без приглашения.

– Боюсь, – шепнул Хирам Тутмосу, – как бы после жрецов у вас не стали править бабы!

Когда вельможи собрались, фараон дал слово посланцу Самонту.

Молодой жрец не хотел ничего говорить о Лабиринте, зато стал рассказывать о том, что храм Птаха совсем не охраняется и что достаточно нескольких десятков солдат, чтобы захватить всех, кто в нем укрылся.

– Этот человек – предатель! – вскричала царица. – Сам жрец, а учит нас насилию над жрецами.

Но на лице посланца не дрогнул ни один мускул.

– Досточтимая государыня, – возразил он, – Мефрес погубил моего учителя и покровителя Самонту, и я был бы псом, если бы не искал мести. Смерть за смерть!

– Этот юноша мне нравится! – шепнул Хирам.

Действительно, среди собравшихся повеяло как бы свежим воздухом. Генералы подтянулись, гражданские чиновники смотрели на жреца с любопытством, даже лицо фараона оживилось.

– Не слушай его, сын мой! – молила царица.

– Как ты думаешь, – обратился вдруг фараон к молодому жрецу, – что сделал бы сейчас святой Самонту, если бы был жив?

– Я уверен, – решительно ответил жрец, – что Самонту проник бы в храм Птаха, воскурил бы богам благовония, но покарал бы изменников и убийц.

– А я повторяю, что ты злейший изменник! – не унималась царица.

– Я только исполняю свой долг, – ответил невозмутимо жрец.

– Воистину этот человек – ученик Самонту, – вмешался Хирам. – Он один ясно видит, что нам остается делать.

Военные и штатские вельможи согласились, что Хирам прав, а верховный писец добавил:

– Поскольку мы начали борьбу с жрецами – надо ее довести до конца, тем более сегодня, когда у нас есть письма, уличающие Херихора в переговорах с ассирийцами, что является изменой государству.

– Херихор продолжает политику Рамсеса ХII, – вмешалась царица.

– Но я – Рамсес ХIII, – ответил фараон с раздражением.

Тутмос встал с места.

– Государь мой, – сказал он, – разреши мне действовать. Опасно затягивать состояние неуверенности среди членов правительства, и было бы преступлением и глупостью не воспользоваться случаем. Поскольку этот жрец говорит, что храм не защищен, разреши мне отправиться туда с отрядом, который я сам подберу.

– Я с тобой! – вызвался Калипп. – Я знаю по опыту, что торжествующий враг – это слабый враг. И, если мы сейчас же ворвемся в храм Птаха…

– Вам незачем врываться силой. Вы можете войти туда как исполнители приказа фараона, поручившего вам арестовать изменника, – заявил верховный писец. – Для этого не требуется даже силы… Как часто один полицейский бросается на целую шайку воров и хватает их, сколько хочет…

– Сын мой уступает, подчиняясь вашим советам, – сказала царица. – Но он не хочет насилия, запрещает вам…