Фараон

– Не отчаивайся, государь. Насколько мне известно, вся аристократия, все номархи, все высшее офицерство слышали кое-что об этом договоре и возмущены. Только скажи, и мы разобьем таблицы, на которых начертан этот договор, о голову Саргона, а то и самого Ассара.

– Но ведь это бунт против фараона, – тоже шепотом ответил наследник.

Лицо Тутмоса омрачилось.

– Мне не хотелось бы ранить твое сердце, – сказал он, – но… твой богоравный отец тяжело болен.

– Неправда!

– Увы, это так! Только не показывай вида, что ты это знаешь. Царь устал от жизни и жаждет уйти из нее. Но жрецы удерживают его, а тебя не зовут в Мемфис, чтобы без всяких помех подписать договор с Ассирией.

– Изменники! Изменники! – шептал в бешенстве Рамсес.

– Когда ты унаследуешь власть отца – да живет он вечно! – тебе нетрудно будет расторгнуть договор.

Царевич задумался.

– Его легче подписать, – сказал он, – чем расторгнуть.

– Нетрудно и расторгнуть, – усмехнулся Тутмос. – Мало ли в Азии непокорных племен, которые всегда готовы напасть на нас? И разве божественный Нитагор не стоит на страже, чтобы отразить их и перенести войну на их земли? Неужели ты думаешь, что Египет не найдет людей и средств для войны? Мы все пойдем. Потому что каждый может извлечь из этого выгоду и так или иначе обеспечить свое будущее. Средства же найдутся в храмах. А Лабиринт?[62]

– Кто их оттуда добудет? – заметил с сомнением царевич.

– Каждый номарх, каждый офицер, каждый человек, принадлежащий к знати, сделает это, был бы только приказ фараона, а младшие жрецы покажут нам пути к тайникам, где хранятся сокровища…

– Они не решатся. Кара богов…

Тутмос пренебрежительно махнул рукой.

– Кто мы – мужики или пастухи, чтобы бояться богов, над которыми смеются и евреи, и финикияне, и греки и которых всякий наемный солдат безнаказанно оскорбляет? Это жрецы придумали сказки про богов, в которых они сами не верят. Ты же знаешь, что в храмах признают лишь единого бога, и жрецы, показывая всякие чудеса, втихомолку над ними смеются. Только крестьянин по-прежнему падает ниц перед идолами. Но уже рабочие сомневаются во всемогуществе Осириса, Гора и Сета, писцы обсчитывают богов, а жрецы пользуются ими как цепью и замком, охраняющими их богатство. Прошли уже те времена, – продолжал Тутмос, – когда Египет верил всему, что исходило из храмов. А сейчас мы поносим финикийских богов, финикияне – наших, и как будто никакие громы и молнии нас не поражают!

Наместник пристально посмотрел на Тутмоса.

– Откуда у тебя такие мысли? – спросил он. – Ведь не так давно ты бледнел при одном упоминании о жрецах…

– Сейчас же, когда я узнал, что вся знать думает так же, – я стал смелее…

– А кто рассказал вам про договор с Ассирией?

– Дагон и другие финикияне, – ответил Тутмос. – Они даже предлагают, когда придет время, поднять против нас азиатские племена, чтобы наши войска имели предлог перейти границу, а когда мы ступим уже на путь к Ниневии, финикияне и их союзники присоединятся к нам. И у тебя будет армия, какой не было даже у Рамсеса Великого.

Царевичу не понравилась эта заботливость финикиян. Однако он только спросил:

– А что будет, если жрецы узнают про ваши разговоры? Наверно, ни один не избежит смерти?

– Ничего они не узнают! – ответил Тутмос беспечно. – Они слишком полагаются на свое могущество, плохо оплачивают шпионов и вооружили против себя весь Египет. Аристократия, военные, писцы, рабочие, даже низшие жрецы ждут только сигнала, чтобы напасть на храмы, захватить сокровища и повергнуть их к подножию престола. А без своих несметных сокровищ святые мужи утратят всякую власть. Перестанут даже творить чудеса, потому что для этого тоже нужны золотые перстни.

Царевич перевел разговор на другие темы, потом отпустил Тутмоса и задумался.

Его очень радовали бы враждебные чувства знати к жрецам и воинственное настроение высших кругов, если бы это не было внезапной вспышкой, за которой он угадывал происки финикиян. Это заставляло Рамсеса быть осторожным. Он понимал, что в египетских делах лучше полагаться на патриотизм жрецов, чем на дружбу финикиян.

Ему вспомнились, однако, слова отца, что финикияне способны на откровенность и верность, когда это им выгодно. Без сомнения, финикияне глубоко заинтересованы в том, чтобы не подпасть под владычество Ассирии, и в случае войны можно полагаться на них как на союзников, так как поражение египтян отразится прежде всего на Финикии. С другой стороны, Рамсес не допускал мысли, чтобы жрецы, даже заключая такой позорный договор с Ассирией, решились на измену. Нет, это не изменники, а просто обленившиеся сановники. Им удобно поддерживать мир, они в мирное время приумножают свои богатства и расширяют свою власть. Они не желают войны, так как война усилит мощь фараона, а их самих заставит нести большие расходы.