Фараон

– Видно, – сказал финикиянин, кланяясь, – какой-то добрый дух предупредил тебя, господин, что разговор идет о тебе.

– Вы готовите мне какой-нибудь сюрприз? – спросил наследник.

– Пожалуй, – ответила Кама, вызывающе глядя на него.

Но он холодно ответил:

– Как бы, однако, те, кто готовит мне сюрпризы, сами не угодили под секиру или в петлю. Это было бы для них большей неожиданностью, чем для меня их сюрпризы.

У Камы улыбка застыла на губах. Хирам побледнел и сказал почтительно:

– Чем заслужили мы гнев нашего господина и покровителя?

– Я хочу знать правду, – сказал царевич, садясь и грозно глядя на Хирама, – я хочу знать, кто устроил нападение на ассирийского посла и впутал в это дело человека, похожего на меня, как моя правая рука похожа на левую.

– Вот видишь, Кама, – обратился к финикиянке оторопевший Хирам, – я говорил, что чрезмерная близость к тебе этого негодяя может навлечь на нас большое несчастье. Так и случилось… И ждать долго не пришлось.

Кама упала к ногам царевича.

– Я все расскажу, – воскликнула она, – только изгони из сердца своего обиду против финикиян! Меня убей, меня посади в темницу, но не гневайся на них.

– Кто напал на Саргона?

– Грек Ликон, который поет у нас в храме, – ответила, не вставая с колен, финикиянка.

– А! Тот, что пел тогда под твоим окном? Это он так похож на меня?

Хирам склонил голову и приложил руку к сердцу.

– Мы щедро оплачивали этого человека, – сказал он, – за то, что он похож на тебя, господин… Мы думали, что его жалкая личность может пригодиться тебе на случай беды…

– И пригодилась!.. – перебил наследник. – Где он? Я хочу видеть этого прекрасного певца… это живое мое изображение…

Хирам развел руками.

– Убежал, негодяй… Но мы его найдем, разве что он обратился в муху или земляного червя.

– А меня ты простишь, господин? – прошептала финикиянка, положив руки на колени царевича.

– Женщине многое прощается, – ответил наследник.

– И вы не будете мне мстить? – боязливо спросила она Хирама.

– Финикия, – ответил старик неторопливо и внушительно, – простит самое большое преступление тому, кто обретет милость господина нашего Рамсеса – да живет он вечно! А что касается Ликона, – прибавил он, обращаясь к наследнику, – он будет в твоих руках, господин, живой или мертвый.

Сказав это, Хирам низко поклонился и вышел из комнаты, оставив жрицу с царевичем.

Кровь ударила Рамсесу в голову. Он обнял стоявшую перед ним на коленях Каму и шепнул:

– Ты слыхала, что сказал достойный Хирам? Финикия простит тебе самое большое преступление! Вот человек, который действительно предан мне. А раз он так сказал, какая у тебя может быть отговорка?

– Ты покорил меня… Я – твоя рабыня… Но сегодня оставь меня. Отнесись с почтением к дому, принадлежащему богине Ашторет.

– Так ты переедешь ко мне во дворец? – спросил царевич.

– О боги! Что ты сказал? С тех пор как солнце всходит и заходит, не случалось еще, чтобы жрица Ашторет… Но что делать? Финикия выказывает тебе, господин, столько преданности и любви, сколько не знал ни один из ее сынов…

– Значит… – прервал он ее, обнимая.

– Только не сегодня и не здесь… – просила она.

Глава XIII

Узнав от Хирама, что финикияне дарят ему жрицу, наследник хотел, чтобы она поскорее поселилась в его доме. Желал он этого не потому, что не мог без нее жить, – это привлекало его своей новизной.

Но Кама медлила с переездом, умоляя Рамсеса, чтобы он подождал, пока не уменьшится наплыв паломников, а главное, пока из Бубаста не уедут самые это может уменьшить доходы храма, а жрице его грозит опасностью.

– Наши мудрецы и сановники, – объясняла она Рамсесу, – простят мне измену, но чернь будет призывать на мою голову месть богов, а ты знаешь, господин, что у богов длинные руки.

– Как бы они их не потеряли, если попытаются залезть под мою кровлю, – ответил наследник.

Он, однако, не настаивал, так как внимание его было занято другим.

Ассирийские послы Саргон и Издубар выехали уже в Мемфис, чтобы подписать там договор. В то же время фараон предложил Рамсесу дать ему отчет в своей поездке.

Царевич приказал писцам подробно описать все происшедшее с момента, когда он покинул Мемфис, то есть осмотр мастерских и полей, беседы с рабочими, номархами и чиновниками. Отвезти донесение он поручил Тутмосу.

– Перед лицом фараона, – сказал ему наследник, – ты будешь моим сердцем и устами. Когда досточтимый Херихор спросит тебя, что я думаю о причинах упадка Египта и его казны, ответь министру, чтобы он обратился к своему помощнику Пентуэру, и тот изложит ему мои взгляды таким же способом, как он это сделал в храме божественной Хатор. Если же Херихор захочет знать мое мнение о договоре с Ассирией, ответь, что мой долг исполнять повеления нашего господина.

Тутмос кивал головой в знак того, что все понимает.