– Не пугайся, – ответил он, – я показываю тебе только, что делала та статуя с писцом.
«Вдруг задрожала земля, дворец исчез, исчезли собаки, лошади и рабы, холм, покрытый виноградником, превратился в голую скалу, оливковые деревья – в тернии, а пшеница – в песок…
Писец, очнувшись в объятиях любимой, понял, что он такой же нищий, каким был вчера, когда шел по дороге. Но он не пожалел о своем богатстве. У него была женщина, которая любила его и ласкала…»
– Значит, все исчезло, а она осталась? – наивно воскликнула Кама.
– Милосердный Амон оставил ее ему в утешение, – ответил Рамсес.
– О, Амон милостив только к писцам! Но каков же смысл этого рассказа?
– Угадай. Ты ведь слышала, от чего отказался бедный писец за поцелуй женщины.
– Но от трона он бы не отказался!
– Кто знает! Если бы его очень просили об этом… – страстно прошептал Рамсес.
– О нет! – воскликнула Кама, вырываясь из его объятий. – От трона пусть он не отказывается, иначе что останется от его обещаний Финикии?
Они долго-долго глядели друг другу в глаза. И вдруг Рамсес почувствовал, как у него защемило сердце и угасла в нем любовь к Каме: не страсть – страсть осталась, – а уважение, доверие.
«Удивительные эти финикиянки, – подумал наследник, – их можно любить, но верить им нельзя».
Какая-то усталость овладела им, и он простился с Камой. Он поглядел вокруг, словно ему трудно было расстаться с этой комнатой, и, уходя, подумал:
«А все-таки ты будешь моей, и финикийские боги не убьют тебя, если им дороги их храмы и жрецы».
Не успел Рамсес покинуть дом Камы, как к ней вбежал молодой грек, поразительно на него похожий. Лицо его было искажено яростью.
– Ликон?… – в испуге вскрикнула Кама. – Зачем ты здесь?
– Подлая гадина! – закричал грек. – Не прошло и месяца, как ты клялась, что любишь меня и убежишь со мною в Грецию, и уже бросаешься на шею другому.
– Сумасшедший ревнивец! Ты еще убьешь меня…
– Конечно, убью тебя, а не твою каменную богиню. Задушу вот этими руками, если станешь любовницей.
– Чьей?
– Как будто я знаю. Наверное, общих: того старика, ассирийца, и царевича; я разобью его каменный лоб, если он будет здесь шататься. Царевич! Все египетские девушки к его услугам, а ему понадобилась жрица. Жрица для жрецов, а не для чужих…
Но Кама уже пришла в себя.
– А разве ты не чужой? – спросила она надменно.
– Змея! – снова вспыхнул грек. – Я не чужой, потому что служу вашим богам. И сколько раз мое сходство с египетским наследником помогало вам обманывать азиатов и уверять их, что он исповедует вашу веру!
– Тише, тише! – шептала жрица, рукой зажимая ему рот.
– Слушай, Кама, – на днях в Себеннитскую бухту войдет греческий корабль под управлением моего брата. Постарайся, чтобы верховный жрец отправил тебя в Бутто. Оттуда мы убежим на север, в Грецию, в пустынное место, где еще не ступала нога финикиянина.
– Они доберутся и до него, если я скроюсь туда, – сказала Кама.
– Пусть хоть один волос упадет с твоей головы, – прошипел в бешенстве грек, – и я клянусь, что Дагон… что все здешние финикияне отдадут за него свои головы или издохнут в каменоломнях! Тогда узнают, на что способен грек!
– А я говорю тебе, – ответила жрица, – что, пока я не накоплю двадцати талантов, я не двинусь отсюда. А у меня всего восемь.
– Где же ты возьмешь остальные?
– Мне дадут Саргон и наместник.
– Если Саргон, – согласен, но от наследника я не желаю!
– Какой ты глупый! Разве ты не понимаешь, почему этот молокосос мне немного нравится? Он напоминает тебя…
Это замечание совсем успокоило грека.
– Ну-ну, – ворчал он, – я понимаю, что когда перед женщиной выбор: наследник престола или такой певец, как я, то мне нечего бояться. Но я ревнив и горяч и потому прошу тебя держать своего царевича подальше.
И, поцеловав Каму, юноша выбежал из павильона и скрылся в темном саду.
– Жалкий паяц, – прошептала жрица, погрозив ему вслед, – ты можешь быть только рабом, услаждающим мой слух песнями.
Глава X
Когда на следующее утро Рамсес пришел навестить сына, он застал Сарру в слезах. На вопрос о причине ее горя она сначала ответила, что ничего не случилось, что ей только грустно, но потом с плачем упала к ногам Рамсеса.
– Господин мой! – сказала она. – Я знаю, что ты меня больше не любишь, но береги по крайней мере себя.
– Кто сказал, что я разлюбил тебя? – удивился Рамсес.
– Ты взял в дом трех новых девушек знатного рода…
– А-а… вот в чем дело!..
– А теперь подвергаешь себя опасности ради четвертой… коварной финикиянки.
Рамсес смутился. Откуда Сарра могла узнать о Каме и о том, что она коварна?…
– Как пыль проникает в сундуки, так злая молва врывается в самый мирный дом, – сказал Рамсес. – Кто же сказал тебе про финикиянку?
– Разве я знаю? Ворожея и мое сердце.
– Значит, тут замешана и гадалка?
– Да, мне было страшное предсказание. Одна старая жрица видела – должно быть, в хрустальном шаре, – что все мы погибнем из-за финикиянки – по крайней мере, я… и мой сын, – рыдая, призналась Сарра.
– Ты веришь в единого Яхве и вдруг испугалась сказок какой-то старухи, быть может, интриганки? Где же твой великий бог?
Александр Васильевич Сухово-Кобылин , Александр Николаевич Островский , Жан-Батист Мольер , Коллектив авторов , Педро Кальдерон , Пьер-Огюстен Карон де Бомарше
Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Античная литература / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги