Фантомный бес

— Нет, — сказал Горький, выпуская облачко дыма. — Мне до этих высот не подняться. Я умею писать просто о простом. А он — сложно о сложном. Да еще с каким бекренем. Теологическая тройка! Завораживает, а понять нельзя. Вряд ли что у нас с этим диковинным человеком выйдет.

— Да, — сказала Мура. — А все же жаль. Но я тоже не знаю, как это соединить.

В новогодние праздники было весело, шумно, но с хорошо читаемой затаенной грустью. Все напились. Горький, тяжело навалясь на стол, сидел в обнимку с бесчувственным Белым среди частокола пустых бутылок. В эту секунду они любили друг друга. Кто-то сделал фотоснимок, который был выведен на стеклянную пластину. Горький через день посмотрел и сказал:

— Какой ужас! Немедленно разбить.

Новая стадия планетарной жизни.

1922

Математик Леруа спросил священника и палеонтолога Тейяра:

— Ты идешь завтра в Сорбонну?

— А что там?

— Ну как же! Русский профессор читает очередную лекцию по геохимии, о развитии биосферы.

— Ах да. Ну, конечно, иду.

Командировке Владимира Ивановича в Париж предшествовали такие обстоятельства. В июле 1921 года Вернадского, знаменитого академика, директора Радиевой комиссии и Радиевого института, арестовали чекисты и привезли в тюрьму на Шпалерную. Почему? Зачем? Задавать подобные вопросы почти бессмысленно. Для чекистов любой яркий интеллигент почти автоматически был противником. А если профессор, то особенно. Что могли о нем думать люди, чье образование не превышало трех-четырех классов? Иные даже и писать почти не умели. Понятно, что враг. А знания его чумные для нашей республики — только во вред. «Был бы человек, а дело найдется» — вот нехитрая максима душителей свободы той поры. Возможно, Владимир Иванович обронил неосторожную фразу, а кто-то донес? Скорее всего. Уже на следующий день, на допросе, Вернадский понял, что его пытаются обвинить в шпионаже. Ну как же! Ведь он член десятка иностранных академий и еще большего количества зарубежных научных обществ. Прекрасный кандидат в шпионы. Он увидел, что его ответы следователей не интересуют. Один из них, слюнявя карандаш, что-то писал в протоколе. Натягивают дело на расстрел. Чему удивляться? Только что приговорили к расстрелу поэта Гумилева, профессора-медика Федорова, пару сотен других образованных людей. Эх! Русская земля умом не оскудеет. Посмотрите, сколько ума у них, у чекистских бандитов!

Но к их огорчению, арестованного ученого вскоре пришлось отпустить. Президент Российской академии наук Карпинский внезапно взъерепенился, послал гневную телеграмму Ленину и наркому просвещения Луначарскому. Напуганный последними двумя, нарком здравоохранения Семашко распорядился Вернадского освободить. Через пару недель Вернадский написал прошение: ему надо собраться с мыслями и проветриться, для чего желательно съездить за границу. Ему тут же выписали командировку в Париж. Там обрадовались приезду иностранного члена французского геологического и географического обществ. Послушать его они давно хотели.

Парижский университет попросил его прочесть курс лекций. Ученый охотно согласился. Его лекции собирали немало народа. Многим хотелось узнать, что же будет с биосферой. Основатель биогеохимии предложил необычный взгляд на историю жизни на Земле и на ее будущее. Прежде никто не ставил вопрос, что станется с биосферой через сто лет и через тысячу. Куда и к чему она вообще движется? Его панорамная картина захватила воображение слушателей. Но особенно поразил всех взгляд приезжего профессора на роль и смысл человеческого разума. Он смотрел на разум как на общепланетное явление, как на важнейший момент в развитии планетарных оболочек. «Человек становится мощной геологической силой, — говорил Вернадский. — Перед его мыслью и трудом возникают задачи невероятной сложности и красоты. Если, конечно, он не заставит свою мысль работать на самоуничтожение».

Сидящие в первом ряду Тейяр и Леруа понимающе переглянулись. У Леруа даже зарумянились щеки.

«Но самое интересное, — продолжал лектор, — прямо на наших глазах биосфера, которой несколько миллиардов лет, переходит в какую-то новую стадию. В беспрецедентных масштабах в ней господствует разум. Он стремительно переделывает ее. Уже сегодня необозрим разлив возделанных полей, построенных заводов. Уже летают аэропланы. А завтра-послезавтра человек взлетит в космос. И мы с вами — свидетели этого захватывающего, хотя в чем-то и опасного, процесса. Что это будет за стадия? Мы обязаны это понять и осмыслить». Зал молчал, как завороженный.

В 1926 году все же надумал Вернадский вернуться на родину. Он скучал без своего института.

Спустя какое-то время Эдуард Леруа пришел к Тейяру в явном возбуждении.

— Что с тобой, мой друг? — спросил Тейяр.

— Пьер, я понял, как должна называться та стадия, о которой говорил русский профессор.

— Серьезно? И как же?

— Если я правильно его понял, на новой стадии господствует разум. Он все более определяет вектор развития планетарных сфер.

— Пожалуй, это так, — глубокомысленно заметил Тейяр.