Фантомный бес

— Отсюда, из России. Ведь мои родители перебрались в Штаты с Украины.

— Вот как? — удивилась Лиза. — А откуда именно?

— Маленькое местечко между Станиславом и Тернополем.

— Я как чувствовала, — усмехнулась Лиза. — А я родилась в лесном урочище, севернее Черновиц.

— Так мы почти земляки?

— Удивительно.

— Ну а потом? Как вы попали в Москву?

— Ну, не сразу в Москву. А через Вену и Париж.

— Париж?

— Когда я кончала гимназию в Черновцах, уже шла война. Все разметало, все разъехались. Румынский я осваивала в Бухаресте, немецкий в Вене. Потом рванула в Сорбонну…

— В Сорбонну? — насторожился Берг. — И когда это?

— Два семестра в 1922—1923-м…

Пришла пора удивляться ему.

— И как мы тогда… — Он говорил медленно, почти шепотом. — Как мы друг друга там не увидели?

— Вы тоже там учились? — не поверила Лиза. — В те же дни?

— Вообразите. Именно зимой 23-го.

— Тогда я тоже думаю: как же так?

— Боже, сколько в жизни потеряно.

— Приходится смириться, друг мой. Жизнь соткана из потерь.

— Ах, Лиза, дорогая, вы перевернули мне душу.

Вернувшись в Штаты, Мо Берг ничего интересного про русский атом не рассказал. Про контакты с русской разведкой тоже. На наводящие вопросы он отвечал бессвязно.

«Ты зачем туда ездил?» — спросили его.

«Не знаю», — честно ответил он.

«Сдвинулся, — решило его начальство. — Такой человек в разведке нам больше не нужен».

Сердце Эйнштейна

Да, сердечко… Оно колотилось как-то не так. Временами словно хотело выпрыгнуть. Доктора настояли на операции.

Эйнштейн махнул рукой и согласился.

Хотя знал, что дело вовсе не в мышце, которая исполняет роль кровяного насоса.

Все иначе.

Более грозно. И более величественно.

Судьба.

Карма.

Жизненный путь.

Он сделал, что мог.

И путь обрывается.

Это закономерно.

И даже справедливо.

На самом деле он должен был уйти десять лет назад.

Но он продержался.

Прошло десять лет после расставания с Маргаритой.

Эйнштейн не забыл этой даты. Ни в сознании, ни в подсознании.

Он дал ей слово продержаться десять лет.

Он сдержал слово.

Эти годы истекли.

И его силы тоже.

За день до смерти ему принесли отпечатанный текст — его с Расселом призыв к человечеству.

Эйнштейн нашел в себе силы.

Он попросил ручку и манифест подписал.

Манифест

Заводным мотором и тут оказался Лео Силард. Он дважды ездил в Лондон к Расселу. Он твердил ему, что ученые должны выступить первыми, рассказать миру о нависшей угрозе… «Я не против…» — мягко улыбался философ. «Напишите!» — почти гневно восклицал физик. Рассел сел и написал несколько фраз Эйнштейну — по поводу возможного обращения ученых Urbi et orbi. Эйнштейн ответил согласием.

И тогда Рассел сел и изготовил обращение полностью:

«Мы считаем, что в том трагическом положении, перед лицом которого оказалось человечество, ученые должны собраться на конференцию для того, чтобы оценить ту опасность, которая появилась в результате создания оружия массового уничтожения… Мы выступаем не как представители того или иного народа, континента или вероучения, а как люди, как представители человеческого рода, дальнейшее существование которого находится под сомнением. Мир полон конфликтов; и все второстепенные конфликты отступают перед титанической борьбой между коммунизмом и антикоммунизмом. Почти каждый человек, который остро чувствует политическую обстановку, питает симпатию или антипатию к той или иной проблеме; но мы хотим, чтобы вы, если это возможно, отбросили эти чувства и рассматривали себя только как представителей одного биологического вида, имеющего замечательную историю развития, и исчезновения которого никто из нас не может желать. Мы должны попытаться сказать об этом так, чтобы ни один из лагерей не смог обвинить нас в пристрастности. Всем, без исключения, грозит опасность, и, если эта опасность будет осознана, есть надежда предотвратить ее совместными усилиями.