Фантомный бес

Все мы пристрастны в своих чувствах. Однако, как люди, мы должны помнить о том, что разногласия между Востоком и Западом должны решаться только таким образом, чтоб дать возможное удовлетворение всем: коммунистам или антикоммунистам, азиатам, европейцам или американцам, белым и черным. Эти разногласия не должны решаться силой оружия. Мы очень хотим, чтобы это поняли как на Востоке, так и на Западе. Перед нами лежит путь непрерывного прогресса, счастья, знания и мудрости. Изберем ли мы вместо этого смерть только потому, что не можем забыть наших ссор? Мы обращаемся как люди к людям: помните о том, что вы принадлежите к роду человеческому, и забудьте обо всем остальном. Если вы сможете сделать это, то перед вами открыт путь в новый рай; если вы это не сделаете, то перед вами — опасность всеобщей гибели.

Альберт Эйнштейн

Лорд Бертран Рассел»

Решил ли этот пламенный текст задачу, которую сам перед собой поставил?

Увы, едва ли.

Похоже на то, что государственные деятели (особенно руководители больших стран) этого документа так и не прочли. Читать подобные тексты им недосуг, это удел их помощников и советников. Не исключено, что какие-то специалисты что-то такое своим патронам и доложили, но те отмахнулись, как от назойливой мухи. Ученых они ценили за то, что те оружие куют. Мысли же ученых их не интересовали. Горы оружия, способного многократно уничтожить земной шар, продолжали расти. Но уж точно, где подобных текстов читать не желали, так это в столице коммунистической империи Москве. Порою казалось, что лидеры этой империи вообще читать не умели. А советники их, все как один по необходимости лизоблюды, не сильно их в этом обгоняли. А если даже иной раз и задумывались, то делиться подобными думами с начальством справедливо опасались. Вот почему в мозгах как начальников, так и пестуемых ими миллионных масс продолжал тлеть старый лозунг «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!».

Часть восьмая

«Мать твою, КПСС!»

— Как твоя подружка Маргарита? — спросила Анна Шумова Елизавету Зарубину.

— Подружка — это сильно сказано.

— Но вы видитесь?

— Практически нет.

— Как это? С чего бы вдруг?

— Ну, видела я ее около года назад. На Кузнецком была выставка скульптур Сергея. Случается такое не часто, и я решила заглянуть. Маргарита не ожидала меня встретить. Даже слегка растерялась. Но обнялись мы тепло. Присели в уголке выпить по глотку вина. Однако быстро поняли, что разговаривать нам, в сущности, не о чем. Вспоминать американское прошлое? Почему-то не тянуло. Даже казалось тягостным. Впрочем, помню, Марго спросила:

— Лиза, ты ни о чем не жалеешь?

— О чем теперь жалеть? — отвечала я. И такую состроила гримасу, что бедняжка даже испугалась.

— Но согласись, мы были большими дурами, — сказала она. И выглядела при этом так, словно запоздалая мудрость наконец подступила.

— Вероятно, — подтвердила я и пожала плечами.

Вот и весь разговор.

Анна Григорьевна Шумова, старшая двоюродная (или даже троюродная) сестра мамы Олега Завады, жила на Большой Мещанской в бывшем доме придворных иконописцев Епанечниковых. Некогда ухоженный двухэтажный особняк с мансардой и жилым чердаком превратили в задрипанный улей: в нем расселили до десятка семейств.

Анна Григорьевна с тихим, огромного роста, но при этом почти незаметным мужем и двумя дылдами дочерями (умными, язвительными, но крайне редко бывающими дома), занимала в бельэтаже огромную комнату, бывшую залу, которую перегородили и превратили в отдельную квартиру. Анатолий Федорович Шумов, дипломат скромного ранга, целыми днями, а иногда и ночами, пропадал на работе. Дочери бродили неизвестно где. Складывалось впечатление, что Анна Григорьевна живет одна. Во всяком случае, Олегу именно так и казалось.

Впрочем, сама хозяйка дома, большая, ширококостная дама, была при этом действительно такой шумной, что, казалось, одна заполняла большое пространство целиком. А мама любила к ней заглядывать. Громкие, водопадом несущиеся ее речи, как правило, были веселы, а угощение обильное. И то, и другое и Олегу, и его маме нравилось.

Высокие окна выглядывали на широкую Мещанскую улицу, где уже ходили троллейбусы и бренчали автомобили. Но на фоне веселого голоса хозяйки ничего этого слышно не было. А она любила гостей и кормила их сытно.

В три ночи она могла вскочить и начать запекать утку.

На завтрак, само собой, сбегалось несколько гостей.

Она сыпала остротами, нередко колючими, сочиняла частушки и смешные двустишья. Иные были смелы, что называется, на грани, и свое авторство подчеркивать она не стремилась. Разве захочется подписываться над таким, например, текстом: «Прошла зима, настало лето — спасибо партии за это!» Похоже, это она придумала такую историю. Вступающий в партию человек пишет заявление «Прошу принять меня в ряды КП». Почему вы пишете не полностью? — спрашивают его. — А в СС я уже был, отвечает тот.