Фантомный бес

Всего-то. Но и этого хватило. И сейчас, в конце 40-х, слово «махист» продолжало звучать тяжким обвинением — чем-то средним между понятиями фашист и мазохист. И первый, и второй, и третий подлежали презрению и уничтожению. Что нередко на практике и осуществлялось — в пределах одной шестой части суши. Ибо до главных зарубежных махистов — Эйнштейна, Бора, Шредингера, Ферми, Дирака, Паули и им подобных — добраться возможности не было. Оставалось клеймить их заочно. Зато навесить клеймо махиста на коллегу по кафедре или лаборатории — дело плевое. Иные проделывали это со злорадством, погружая научный свой коллектив то ли в трепет, то ли в ужас.

Студенты физического факультета Московского университета (которым доводилось порою слушать лекции Ландау, Тамма, Кикоина и прочих «махистов») по-своему отреагировали на всесоюзную борьбу с махизмом. Они сочинили и весело распевали песенку про электрон, который покинул свой атом и отправился погулять:

…В науки буржуазный лес
тот электрон однажды влез.
Навстречу ему шел махист Шредингер,
в руках интеграл по де пэ и де эр.

«Ах, электрон, тебя я ждал,
я здесь вконец изголодал,
возьму-ка тебя без остатка всего» —
И хвать по башке интегралом его!

Погиб нечастный электрон,
Во цвете лет скончался он.
Осталась пси-функция лишь от него.
Разиня он был, ну и только всего.

Речь шла о том, что теория Шредингера предлагала в качестве реальности не столько саму частицу, сколько ее волновую функцию. Материалисты ленинцы-сталинцы, смело и нагло командовавшие наукой, стерпеть подобного «уничтожения материи» не могли. Собственное невежество и плохое понимание новой физики их не останавливало. Товарищ Ленин сказал, что материя исчезнуть не может. И точка! А Ленин важнее и умнее всех физиков на свете. Как и товарищ Сталин, корифей всех наук. Не признающий этого физик не просто невежда, он — вредитель! Любой поклонник Шредингера и Эйнштейна должен был либо пасть на колени (как когда-то Галилей), либо быть подвергнутым жестокому остракизму. Сотни умнейших ученых в считаные дни были бы изгнаны из институтов, отлучены от кафедр, иные — отправлены в лагеря. Если бы не бомба!

Между тем Курчатов вождя не обманул. «Атòмная, лопнувшая» была изготовлена в срок. Участник проекта Щелкин выдал расписку в ее получении (довольно крупного предмета в несколько тонн весом). Со всеми предосторожностями «изделие» переправили в Казахстан. Называлось оно скромно — РДС-1 («Реактивный двигатель специальный», но остряки тут же расшифровали эти буквы как «Ракетный двигатель Сталина» или «Россия делает сама»).

Разместили здоровенную штуковину в специально выстроенной башне на Семипалатинском полигоне. Ранним утром 29 августа 1949 года Кирилл Иванович Щелкин вложил инициирующий заряд в плутониевую сферу, вышел из башни и опломбировал вход в нее. За процессом наблюдали издалека, из щелей бункера. Добравшись до бункера, Щелкин нажал кнопку «Пуск». «Россия делает сама» «лопнула» в пустынной казахской степи ровно в семь утра.

Из официального документа тех дней: «Вся местность озарилась ослепительным светом. В момент взрыва на месте башни появилось светящееся полушарие, размеры которого в 4–5 раз превышали размеры солнечного диска, а яркость была в несколько раз больше солнечной. Огненная полусфера золотистого цвета превратилась в темно-красное пламя и столб дыма и пыли». Мир рвался в опытах Кюри.

Но шутить физики не разучились. Спустя несколько дней к Щелкину подошел Зельдович и строго спросил:

— Кирилл, а куда ты дел бомбу, за которую расписался?

Варварка-Разломка

Тетя Варя, жена старшего маминого брата, вышла из своей комнаты в обычном своем виде — в замызганном, потерявшем цвет халате, но лихо подпоясанном. Босые ее ноги были вставлены в стоптанные, с замятыми пятками башмаки мужа. Всклокоченные волосы кое-как схвачены гребенкой, во рту неизменная горящая беломорина.

— Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма, — хрипло, на всю квартиру пропела она.

Олежек вздрогнул, сладкий ток пробежал по телу. Ему уже семь, и он отлично знает, что такое коммунизм. Это когда все сыты. Если этот «низм» уже в Европе, то не сегодня завтра будет здесь. Он тут же вообразил большую белую тарелку с пирамидой холодных мясных котлет. Два или три раза в жизни он их пробовал и знал, как они вкусны. Но коли вокруг коммунизм, вся тарелка принадлежит ему.