Фантомный бес

Им мгновенно позавидовали те физики средней руки, которым тоже хотелось стать главными в своей области. Рецепт был уже ясен. Для начала надо было заклеймить как «буржуазных вредителей» Маха, Эйнштейна, Шредингера и творцов только-только поднимающей голову кибернетики. А уже потом приняться за «вредителей» отечественных.

Некто Телецкий в журнале «Вопросы философии» опубликовал под видом идеологической критики фактически прямой политический донос на академика Ландау. В ученой среде никто не знал, что молодой, но ретивый теоретик Телецкий (которого в 1945 году даже посылали на время к Бору в Копенгаген) был по совместительству подполковником НКВД и заместителем по науке в этом ведомстве самого Павла Судоплатова. «Физика является ареной ожесточенной идеологической борьбы, — возглашал теоретик. — Идеалистическая философия глубоко проникла в работы некоторых наших физиков. Их реакционные теории тормозят развитие науки и широко используются для пропаганды идеализма и открытой поповщины… Издаваемые в нашей стране книги и учебники по теоретической физике должны разоблачать реакционные физические теории… Приходится серьезно задуматься, когда встречаешься с пропагандой обветшалых, давно разоблаченных идеалистических концепций на страницах книг, претендующих на роль современных учебников по теоретической физике. Речь идет о серии книг, написанных академиком Л. Ландау совместно с его учениками, под общим заголовком «Теоретическая физика». В этих книгах, по сути дела, широко рекламируются такие реакционные концепции, как «принцип дополнительности», «теория расширяющейся вселенной» и, наконец, теория «тепловой смерти вселенной»…»

Что нужно сделать с ученым, продвигающим подобные «реакционные» концепции? Изгнать из науки и арестовать. Над Львом Ландау, чудом не убитым в застенках НКВД десять лет назад, вновь нависла смертельная опасность. Гонения и аресты планировались сразу после готовящейся специальной сессии Академии наук, посвященной дальнейшему продвижению в физику марксизма-ленинизма. Помимо Ландау изгнание ожидало и прочих идеологических врагов, учеников и последователей зловредного Эйнштейна — Иоффе, Капицу, Лифшица, Тамма, Алиханова, Фока, Френкеля, Померанчука… Длинный список негодяев, подлежащих увольнению или даже аресту, далее несколько размывался, постоянно правился, но пополняться новыми именами не переставал. Сессию планировали на начало 1949 года.

Слухи об этом проникли и в закрытый Арзамас-16. Ведущие его сотрудники встревожились не на шутку (тем более что кто-то из них в этот список будто бы попал). Поначалу они шептались по углам, но улучили момент и изложили свои страхи Курчатову, которому привыкли доверять. Русская физика в смертельной опасности. И скоро в России ее не будет. Игорь Васильевич медлить не стал. Он мотнул своей лопатообразной бородой и пошел к Берии.

— Лаврентий Павлович, серьезные обстоятельства заставляют меня просить аудиенции у товарища Сталина.

Берия выпучил глаза.

— Какой такой ау… удиенции? Вы с ума сошли?

— Рабочей встречи. Доверительной беседы. Назовите, как пожелаете. Но она необходима.

— Зачем?

— От вас скрывать не буду. Великое дело наше на грани катастрофы.

— Что за вздор вы несете? Какой еще катастрофы? Кто вам мешает работать? Только скажите.

— Мне — никто. Но дело не в этом. Вы ведь знаете: то, над чем мы работаем, — продукт новейшей теоретической и экспериментальной физики. Вершины ее доступны единицам. Уберите двух-трех, и все рухнет.

— Ну да, — медленно, почти задумчиво сказал Берия. — Двух. Трех. Кажется, я понимаю. Но я не допущу этого.

— Нет, не понимаете, — жестко сказал Курчатов. — Речь на деле идет не о двух физиках, а о двух сотнях. Лучших в стране.

— Как? — изумился Берия.

— Именно так. Поэтому мне нужна встреча с Генеральным секретарем нашей партии.

— Я не могу помочь? — потрясенно спросил Берия.

— Лаврентий Павлович, дорогой, — Курчатов сменил тон и говорил почти нежным голосом. — Мы очень ценим вашу помощь, вашу роль командира. Вы… Без вашего ума, без вашей энергии, без вашей поддержки… Что там говорить! Но тут обстоятельства выше вашей головы. Нужен Сталин.

Берия был далеко не только хитрец и интриган. В нужные моменты его недюжинный ум просыпался. И вот сейчас он почти интуитивно понял, что Курчатов прав. Непонятно в чем, но прав дьявольски. Только как все это устроить, чтобы и самому оказаться на высоте? А что, если рискнуть? Не возникает ли возможность тонко развести хозяина? И самому на этом хоть немного, но выиграть.

— Ладно, — сказал он. — Идите. Я подумаю.

При первой же встрече со Сталиным он сообщил ему — с заговорщицкой улыбкой и даже словно подмигивая, что научный руководитель атомного проекта хочет сообщить лично вождю советского народа что-то интересное.

— Курчатов? — спросил Сталин. — Я его знаю. Зови.