Фантомный бес

В начале июля Трумэн отбыл в Европу для участия в Потсдамской мирной конференции, которая открылась 17 июля в не тронутом войной дворце Цецилиенхоф. Председателем заседаний по предложению Сталина был назначен как раз американский президент. На открытии он говорил сбивчиво и вел себя немного странно. Никто не знал, что он находился под впечатлением от испытания атомной бомбы в Аламогордо, случившегося накануне. Первое сообщение об успешном результате, о взрыве чудовищной силы, было передано ему условной фразой буквально перед началом конференции. Через два дня он узнал подробности из доставленного курьером письменного доклада генерала Лесли Гровса. Изучив доклад, Трумэн целый час сидел в задумчивости. Тем же вечером под строжайшим секретом он сообщил об успешном испытании Черчиллю, который пришел в неописуемый восторг: теперь у США и Великобритании есть в руках средство, которое восстановит соотношение сил со сталинской Россией, опасной, коварной, непредсказуемой, готовой проглотить половину Европы. Британский премьер тут же стал внушать Трумэну мысль о том, что необыкновенное оружие позволит им занять на переговорах достаточно жесткую позицию и не пускать русских ни на Балканы, ни в Дарданеллы, ни в Италию, где и без того полно коммунистов. Но Трумэн и сам был не промах. Артиллерист, солдат, прошедший войну, он отлично понимал, что значит превосходство в вооружениях.

24 июля, после пленарного заседания, Трумэн подошел к Сталину и сказал ему, словно бы доверительно, что в Америке успешно испытано новое оружие необыкновенной силы. Его удивило, что советский лидер выслушал его спокойно и ни единого вопроса не задал. «Не понял? — подумал Трумэн. — Или хитрит и что-то скрывает? Да, видимо, придется убеждать его более наглядными способами». Вернувшись вечером в свою резиденцию, президент записал в своем дневнике: «Мы создали самое ужасное оружие в истории человечества. И будем вынуждены применить его против Японии. Да, обстоятельства заставляют нас это сделать — но только таким образом, чтобы целями были военные объекты, солдаты и моряки, а не женщины и дети. Сколь бы ни были японцы беспощадны, жестоки и фанатичны, мы, действуя для общего блага, не вправе бросать эту ужасную бомбу ни на старую, ни на новую их столицу».

Лео Силард с группой ученых подготовил срочный документ, где утверждалось, что применять бомбу в Японии нельзя. Что это преступление против человечности. Взамен предлагалось осуществить то, о чем некогда Силард воодушевленно поведал Эйнштейну, — показательный взрыв на необитаемом острове. Документ был решительно отклонен Временным комитетом еще 21 июня, за месяц до испытаний. Новый президент оказался недоступен, но Силард добился встречи с госсекретарем. Джеймс Бирнс, который считал применение бомбы необходимым, слушал физика с досадой и даже с недоверием. О научных его заслугах он был не слишком наслышан, а вот пацифистская его страсть госсекретаря раздражала. «Что ты понимаешь в политике?» — думал он, пропуская мимо ушей романтические фантазии ученого о необитаемых островах. В итоге он сурово попросил физика не вмешиваться в дела политиков и военных. Силард ушел крайне разочарованный. Президент Трумэн об идее показательного взрыва на океанском острове так ничего и не узнал. Зато военные сказали ему твердо: или мы укротим японцев сразу, или уложим до полумиллиона наших парней в двухлетней кровавой сече. И миллиона два японцев — и солдат, и обывателей, и кого угодно. На тесных Японских островах война обожжет все. Иначе, увы, быть не может.

— Нет, — сказал Трумэн и жестко сжал губы. — Полмиллиона наших парней? Ни за что. Мы остановим этих фанатиков. Вы сказали, порядка двух миллионов японцев? Их жизни мы спасем тоже. Если не всех, то большую часть.

К началу лета американские бомбардировщики превратили в развалины почти половину Токио. Бомбы падали даже на территорию императорского двора. Однако Япония продолжала яростно воевать. В июле Потсдамская декларация трех держав потребовала от Японии безоговорочной капитуляции. В Токио этот документ предпочли не заметить. Император надеялся, что Сталин, благодарно помня, что японцы не напали на обескровленную Россию в те дни, когда Гитлер стоял в десяти километрах от Москвы, поможет Японии добиться более мягких условий перемирия. Главное — гарантий сохранения империи и традиции божественной смены императоров (Хирохито, воспитанный в этой традиции с детства, не сомневался в том, что его императорский род происходит непосредственно от богов). Неизвестно, получил ли Сталин в подарок от императора старинный комплект го, но от роли посредника он отказался. Его не прельстили обещания японцев предоставить ему в обмен за эту услугу нефтяные концессии на Северном Сахалине. Союзники за вступление в войну против Японии пообещали ему куда более важные трофеи. И тогда Япония решила сражаться до конца.