Дежнев открыл было рот, но потом передумал. На корабле снова наступила тишина. Тишина для всех, кроме Конева. Он слушал шум проносившегося мимо потока мыслей.
Он стоял лицом в ту сторону, откуда до него доносились сигналы. Один раз он пробормотал: «Намного сильнее».
Затем, несколько секунд спустя: «Мне кажется, я уже могу различить слова. Если он подберется еще ближе...»
Он напрягся, как будто хотел силой загнать чужие мысли себе в голову. Его пальцы неподвижно указывали в одну сторону и, наконец, он произнес:
— Аркадий, начинай поворачивать и приготовься войти во встречный поток. — Быстро. Нельзя, чтобы он проскочил мимо нас.
— Как получится, выдержат ли двигатели, — ответил Дежнев. Затем добавил негромко:
— Если бы я мог управлять кораблем с помощью магии, которая помогает вам слышать посторонние голоса.
— Прямо, к мембране, — проигнорировал замечание Конев.
Калныня первой заметила свет прожектора Альберта:
— Вот он! — закричала она. — Это луч света с п о шлема!
— Можно даже и не смотреть, — сказал Конев, обращаясь к Барановой. — Я слышу шум, как при твержении вулкана на Камчатке.
— Шум, Юрий? Без слов?
— Только страх, безотчетный страх.
На что Баранова заметила:
— Еще бы, попади я в ловушку, да еще в теле, находящемся в коме, я бы себя чувствовала именно гак. Но как он это узнал? Ведь раньше мы получали спокойные мысли и образы и даже различали слова.
Дежнев, задыхаясь от работы и от волнения, произнес:
— А может, мы как-нибудь навредим ему своим кораблем. Может, мы привели его мозг в возбужденное состояние?
— Не знаю. Мы слишком малы для этого, — скептически ответил Конев.— Мы даже не в состоянии что-либо сделать этой клетке.
— Мы приближаемся к Альберту, — предупредил Дежнев.
— Софья, — обратилась Баранова к Калныне, — ты можешь определить его электрический заряд?
— Едва ли, Наталья.
— Попробуй сделать все возможное, чтобы мы смогли притянуть его.
— Он немного увеличился в размерах, Наталья.
— Кроме того, он выдает колебания, — мрачно заметила Баранова. — Если мы притянем его к кораблю, он станет частью нашего общего минимизированного поля, и его размер изменится в соответствии с нашим. Быстрее, Софья.
Послышался глухой удар о корпус корабля. Моррисон был притянут электрическим полем.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
СМЕРТЬ
Моррисон ничего не мог вспомнить из того, что случилось: ни до, ни после того, как он попал на корабль. Как он ни старался, но он не вспомнил, видел ли он корабль, не вспомнил момент преобразования его электрического заряда и то, как с него стягивали комбинезон.
Последнее, что он помнил, — это отчаяние и одиночество, ожидание взрыва и смерти. И сразу же напряженное лицо Калныни, с тревогой склонившееся над ним. Между этими двумя эпизодами был абсолютный провал.
Разве такого уже не было? Два инцидента. И в каждом — заботливое лицо Калныни. Между этими происшествиями — всего лишь несколько часов. Но, казалось, все слилось воедино. Моррисон напрягся и прохрипел:
— Мы движемся в правильном направлении? — он спросил это по-английски.
Калныня, немного помолчав, медленно и тоже по-английски ответила:
— Да, Альберт, но это было важно, когда мы были в капилляре. После этого вы вернулись на корабль, а затем во второй раз вышли, но уже в нервную клетку. Сейчас мы в нейроне. Вы вспомнили?
Моррисон нахмурился. Что все это значило?
Однако постепенно, небольшими частями, память к нему возвратилась. Он закрыл глаза и постарался еще раз все вспомнить. Затем он спросил уже по-русски:
— Как вы нашли меня?
Ему ответил Конев:
— Я чувствовал, и довольно остро, волны мыслей Шапирова, когда они проходили через твой прибор.
— Мой компьютер! Он цел?
— Он был привязан к вам. А вы слышали какие-то важные мысли?
— Мысли? — Моррисон тупо уставился на него. — Какие важные мысли? О чем ты говоришь?
Коневу не терпелось, но он изо всех сил сдерживал себя. Поджав губы, он сказал:
— Когда вы были снаружи, я мог различать волны мышления Шапирова, которые проходили через ваш прибор. Но не было никаких конкретных слов и образов.
— А что же вы тогда чувствовали?
— Мучение.
В разговор вступила Баранова:
— Никто из нас, кроме Юрия, ничего этого не чувствовал. Но потому, как он это описал, оно напоминало муки мозга, понимавшего, что он в коматозной ловушке. А слышали вы что-нибудь конкретное?
— Нет, — Моррисон осмотрел себя с ног до головы. Он лежал на двух креслах, его голову держала Калныня. Моррисон попросил воды.
Он жадно выпил, а затем сказал:
— Я не помню, чтобы что-то видел, или слышал, или чувствовал. В моем положении...
Конев резко оборвал его:
— А какое отношение к этому имело ваше положение? Ваш компьютер передавал информацию. Я чувствовал это даже на большом расстоянии. А вы находились рядом. Как же вы могли ничего не чувствовать?