Нейт
Простите меня. Я говорил, что всегда был одинок. Я солгал. В раннем детстве я осиротел и вырос на улицах Лондона, но один родственник у меня всё же был. Родственница.
Сестра.
Я плохо её помню, ведь мы расстались, когда мне едва исполнилось пять лет. Даже имени её в моей памяти не сохранилось. Но кое-что я всё же могу о ней рассказать.
Она старше меня на несколько лет. У неё бледная кожа, карие глаза и тёмные волнистые волосы, мягкие и душистые – от неё пахло цветами. Когда я дрожал от холода, она накрывала меня одеялом, когда голодал, делилась со мной последним куском хлеба и пела колыбельные, успокаивая, когда за окном бушевала гроза.
С ней рядом всегда было хорошо и спокойно.
Иногда мне кажется, что так даже хуже. Любить и потерять.
Моё сердце так и не смогло ожесточиться, как ему следовало бы. Как я того желал. Потому что я по сей день надеюсь, что она меня найдёт.
Дома мне первым делом хочется забраться в душ, смыть усталость. Я люблю центр Лондона, но каждый раз, возвращаясь оттуда, чувствую на коже невидимую плёнку – смесь пота и грязи. Виола называет это «второй городской кожей», и я с ней совершенно согласна. Поднявшись по лестнице до половины, я вдруг замечаю, что в доме необычно тихо: лишь тикают часы в коридоре и шуршат шинами проезжающие по улице автомобили. Обычно в это время мама смотрит телевизионные шоу, а папа то и дело отмечает, какие глупости сейчас показывают. Вернувшись на кухню, я подхожу к холодильнику. Мама оставила записку, как всегда, прикрепив её к холодильнику магнитом. Отличный выбор – её записки такие же холодные.
Даже «целую» не добавила. Я едва сдерживаюсь, чтобы не зареветь, как обиженная трёхлетка. Глаза колет от подступивших слёз. И не только из-за записки. Я ужасно не люблю оставаться в доме одна. Он слишком велик для одного человека. И я насмотрелась фильмов ужасов, в которых первой жертвой всегда оказывается симпатичная блондинка. А если вспомнить и утреннее сообщение от неизвестного… В животе противно тянет. В другой раз я переночевала бы у Виолы, но сейчас это невозможно. Джейн и Адам, наверное, приняли бы меня с распростёртыми объятиями, но вряд ли стоит показываться им на глаза. Только соль на раны сыпать. И я делаю то, чего не делала уже очень давно. Достаю из сумочки ручку, точнее, контурный карандаш для глаз, и подрисовываю три «поцелуйчика» под последним словом записки.
«Господи, меня можно только пожалеть».
Стараясь не вспоминать сцены из фильма «Психо», я медленно поднимаюсь по лестнице. Может, позвоню попозже Дэнни, узнаю, как идёт поиск IP-адреса. Дверь в мою спальню открыта, и я застываю на пороге. Странно. Я совершенно уверена, что, выходя из дома, закрыла за собой все двери. В груди волной нарастает тревога. «Не глупи, Элис. Наверняка мама заходила, когда ты ушла». Но мама никогда не заходит в мою комнату, даже чтобы собрать грязные вещи в стирку. Она платит приходящей прислуге, но сегодня не её день. Я едва дышу. А слух вдруг обостряется. Вот проехала машина, тикают часы… скрипнула половица. Моё сердце пропускает удар. «Кто был в моей комнате? Или он всё ещё там?»
Надо бы развернуться и бежать прочь, вниз по лестнице. Утром я получила странное сообщение, а теперь дверь в мою комнату таинственным образом открылась. «Хватит дурить, Элис! Сама же оставила дверь открытой и забыла. Расслабься и приди в себя».
С глухо бьющимся сердцем и пересохшим ртом я вхожу в комнату.
Рекомендую прислушиваться к внутреннему голосу, особенно если вы симпатичная блондинка.
На зеркале над туалетным столиком моей любимой помадой выведены слова:
ТВОИ РАНЫ
КРОВОТОЧАТ!
Глава 22