Фадеев

Движение выступило как народное, когда сотни миллионов человек на земном шаре подписывали Стокгольмское воззвание — могучий призыв к миру, кстати, любимое детище Фадеева. Он с особой нежностью вспоминал тот малый листок бумаги — всего несколько строк, написанных от руки, который он вез в кармане пиджака, предложил с трибуны в Стокгольме весной 1950 года, и уже там оно, как клятва, прозвучало на многих, а вскоре, наверное, вообще на всех языках земли.

Писать зарубежные очерки Фадееву не удавалось, но иногда он рассказывал о наиболее интересных встречах. Один такой рассказ Фадеева о Бернарде Шоу записал публицист Осип Сергеевич Резник, которому удалось, как он пишет, запомнить каждое фадеевское слово и даже характерную интонацию Фадеева-рассказчика. Так Фадеев и Симонов подарили Шоу свои книги, и он, приняв их, тут же поставил на одну из незаполненных полок. «Увидев наше смущение, — вспоминал Фадеев, — Шоу сказал, что это знак большого уважения к нам и нашей литературе, что ему шлют свои книги писатели всего мира, он, конечно, не в силах их уже прочитать и лишь редкие из них он ставит на полку». По словам Фадеева, кто-то из них спросил: «А что же вы делаете с остальными?» И в ответ Шоу, любезно улыбаясь, подвел своих советских гостей к одному из полуоткрытых окон. Оказывается, окна кабинета Шоу выходили в закрытый внутренний дворик, выложенный плитами, со стеклянной крышей, сквозь которую туманный и солнечный день выглядели почти одинаково.

В рассказе Фадеева поразило слушателей неожиданное и необыкновенное. Глянув вниз из окна, Фадеев увидел лежавшую на каменных плитах груду книг. Она возвышалась довольно объемистой горкой, чем-то напоминала этюд в картине Верещагина «Апофеоз». Хозяин, вероятно, предвидевший столь ошеломляющее впечатление, с любезной иронией заметил: «Получив пачку бандеролей, я обычно выбрасываю книги как раз через это окно, и время от времени их убирают оттуда, но новые собираются быстро. — Он добавил подчеркнуто любезно: — Вашим книгам такая участь уже не грозит». «Мы с Костей переглянулись, — сказал Фадеев, — и, — видимо, оба подумали, что, быть может, после нашего отъезда, ну пусть не сразу, он освободит эту полку для следующих, особо ценных книжных подношений…» А Шоу между тем стал расспрашивать их о жизни в Советском Союзе, вспоминал свои приезды в нашу страну, говорил, что с удовольствием предпринял бы снова такое же путешествие, но сейчас он занят и не уверен, позволят ли ему преклонные годы вновь посетить Россию…

В Нью-Йорке он вышел на трибуну, почти не известный никому. Как вспоминал С. А. Герасимов, поначалу его приняли за советского чекиста, зато когда он сходил с трибуны, все задвигалось, заклокотало.

Сквозь бурю оваций он почувствовал, что коснулся самого живого, доброго в сердцах людей, и еще долго не утихало громкое, дружное, согласное: «Нет войне!» Он помогал людям надеяться, любить, жить. В такие минуты его видели красивым, горячим, наполненным жизнью до краев, правдивым и ясным человеком.

Впрочем, всегда, как только человек находит применение своим способностям, то он становится обязательным, добрым, справедливым, тем более если он чувствует, что его дело крайне необходимо людям.

Фадеев, может, впервые, еще в 1948 году скажет, что ядерная война — это «гибель цивилизации».

Он становится вице-председателем Всемирного Совета Мира, а председателем совета избрали знаменитого ученого-атомщика Фредерика Жолио-Кюри.

В феврале 1949 года в Париже собрался инициативный комитет по созыву Всемирного конгресса мира.

В маленькой комнатке на улице Элизе стол заменяла доска, поставленная на козлы, стулья взяли из соседних комнат.

Члены комитета заседали уже несколько дней, составляя текст обращения. Как найти слова простые и весомые, ясные и неоспоримые для каждого? Ив Фарж, писатель и художник, председатель Французского комитета за мир и свободу, встал, сердито вытряхнул трубку.

— Вы забыли, что у людей есть сердце… Довольно газетных формул. Начать надо просто: «Так больше не может продолжаться! Народы мира не хотят войны. Они но хотят новой бойни…»

— Есть еще замечания по тексту? — спросил Жолио-Кюри.

— Нет, все ясно, — ответил Александр Фадеев. — Я предлагаю действовать быстро и созвать конгресс через месяц.

В апреле 1-й Всемирный конгресс мира был созван.

Ключ к биографии Фадеева — борца за мир — дают его выступления. Они пронизаны единой мыслью, но разнятся по форме изложения, стилю, даже, я бы сказал, жанрово. Чувствуется, что он готовился к ним очень тщательно, подолгу.

Фадеев едет в Нью-Йорк. В страну, породившую «холодную войну». Он знал, непроста и неоднородна аудитория, перед которой ему предстояло выступить. Возможны и враждебные выпады, дух неприятия страны социализма. Но он знал также, что простые люди Америки хотят, чтобы торжествовал здоровый, мирный пульс жизни.