Фадеев

Рассказывают, Александр Твардовский, редактор «Нового мира», в самые тяжелые минуты ехал на могилу Фадеева, подолгу сидел там в одиночестве, по-видимому, вел разговор с другом, ища поддержки, сочувствия, понимания в своей нелегкой борьбе за честь искусства.

Может быть, там, на могиле, и вышептались строки;

Как мне тебя недоставало,
Мой друг, ушедший навсегда!

И еще, скорбя о гибели друга:

Ах, как горька и не права
Твоя седая, молодая,
Крутой посадки голова! —

писал в своей поэме «За далью — даль» Твардовский. Воспоминания Ильи Эренбурга «Люди, годы, жизнь» печатались в «Новом мире». Само собой разумеется, главному редактору журнала Александру Трифоновичу Твардовскому они были по душе. Он даже считал, что это лучшая книга Ильи Эренбурга. Но одну главу из этой книги Твардовский решительно не принял и не напечатал в журнале. Это страницы, посвященные Фадееву.

19 мая 1964 года Твардовский пишет И. Эренбургу: «Дорогой Илья Григорьевич!

Я еще и еще раз перечитал главу, посвященную Фадееву, и, к сожалению, решительно не считаю возможным ее опубликование в «Новом мире». Мотивы свои я высказал Вам на словах, могу лишь повторить здесь, что Фадеева Вы, конечно, не желая того, рисуете в таком невыгодном и неправильном, на мой взгляд, свете, что, напечатав ее, я поступился бы дорогой для меня памятью друга и писателя. Это же относится и к отдельным строчкам о Фадееве, разбросанным там-сям в рукописи».

Как считает вдова Твардовского Мария Илларионовна, «личность А. А. Фадеева оставалась одной из дорогих, если не самых дорогих в памяти Твардовского».

По-видимому, непросто было найти Фадееву общий язык и с Н. С. Хрущевым. Ему не по душе была его грубость и фамильярность. Никакой самокритики. Как будто он, Хрущев, в свое время не был среди самых восторженных «скульпторов» памятника Сталину еще при жизни. Как будто это не он, Хрущев, возглашал в Киеве, что «Якиры, Тухачевские хотели бы, чтобы на Украину пришли польские паны. Почистили мы эту так называемую публику очень хорошо…». Ну, и так далее, в том же духе.

Во время одной из бесед в ЦК КПСС в середине 50-х годов Фадеев сказал, что у Сталина был плохой эстетический вкус, но его огорчает и тот факт, что с эстетикой и у Н. С. Хрущева дела обстоят не намного лучше, если не хуже.

Весной 1956 года по инициативе Н. С. Хрущева началась подготовка к встрече руководителей партии и правительства с деятелями литературы и искусства. Намечалось провести ее летом того года. Она состоялась намного позже, лишь в 1957 году, оглушив писателей предвзятыми грозными оценками положения дел в литературе.

Н. С. Хрущев просил Фадеева выступить с докладом на предполагавшейся встрече. Фадеев отказался. Отка-дался он и вновь вернуться на пост руководителя союза.

Легко ли было Фадееву так поступать? Трудно, мучительно трудно. Он ведь действительно был дисциплинированным коммунистом. Он знал также, что его отказ может быть воспринят неправильно, и найдутся юркие люди, которые уготовят ему ярлык «сталиниста». И все-таки он не мог пойти навстречу этим просьбам. В той «административной системе» среди руководящих работников в области культуры он почти не видел людей, способных вдумчиво, без крайностей, угроз и приговоров вести литературное дело. Включиться в аппаратную работу — значит вновь зависеть от капризов некомпетентных людей, от конъюнктуры, от самолюбивых притязаний того или иного должностного лица на безошибочность оценок. Нет, он слишком много страдал из-за этого. Так, еще до войны, в 1940 году он обещал в письме к Елене Сергеевне Булгаковой, что талант Михаила Афанасьевича, не оцененный по достоинству при жизни, станет народным достоянием, и он приложит все силы, чтобы это произошло. В 1945 году Фадеев составил список лучших произведений советской литературы. Среди них — «Белая гвардия» Булгакова. Но кто, кроме него и еще двух-трех литераторов, разделял подобные оценки? А сколько еще таких «недоразумений» пережил Фадеев в своей жизни!

Талант Исаака Бабеля неизменно и в 1937–1939 годах называл великолепным, что вызывало гнев и возмущение не только И. В. Сталина, но и его соратников. Фадеева бесконечно поправляли, увещевали.