Extensio

В этом поезде были почти одни уроды. А те, кто ими не были или служили уродам или мирились с ними. И он теперь точно знал, почему именно эти люди сидели в вагоне ресторане. Все они были персонажами его любимых фильмов, которые его сделали тем, кто он есть, точно так же, как и бесчисленные книги, как девочка на мосту, как голос матери и весла, опускающиеся в сине-зеленое море. Они были частью его самого, либо просто вывели его однажды чем-то из себя, поцарапали, не оставили равнодушным. Но именно эти фильмы были таким образом вычищены из его памяти, чтобы он остался с чувством доверия и убаюкивающей симпатии, но без настороженности к странному совпадению. Гавриил Ганса вычистил из Джима чужую программу, но не восполнил того, что чужая программа вычистила из Джима. Все эти персонажи были его частью. И все семейство Бенемов вместе с парочкой Фитцев из одного фильма, в финале которого мистер Бенем тоже лишился жизни и незримо полетел над маленьким городком. И старик Фрэнки Дан вместе с классной девчонкой Мэгги, которую он тренировал на ринге и которую в конце концов и убил. И Джон Милтон из фильма средней паршивости, где он изображал мелкого и суетного дьявола. И лысый мертвец-следователь из другого, наполненного слюнями фильма, который, не фильм, а персонаж, зацепил Джима своей обреченностью. И изгой Чак со своей единственной любовью, с которой ему не суждено было быть вместе, из другого фильма, в котором он страстно целовался с ней под дождем перед расставанием навсегда. И Джек и Роуз из еще одного фильма, о котором Джим не мог даже и думать, настолько это было приторным и чрезмерным. И наконец, Джо Бредли и Эн. Наверное, их фильм был самым светлым. В нем имелась та самая сдержанность, которая была отличительной чертой самого Джима. Но ошибка устроителей этого шоу заключалась в том, что песня, которая продолжала звучать, была из другого фильма, хотя ее и пела та же самая актриса. И он все понял.

Песня оборвалась. Ресторан опустел. Лампы погасли. Осталось только дежурное освещение. Медленно потянулось время. Уже ночью несколько раз через ресторан из одного конца поезда в другой прошел высокий и крепкий чернокожий машинист вместе с маленьким рыжим мальчишкой. Потом уже без мальчишки. Он оглядывался. На его лице царило отчаяние. Потом проплелся начальник поезда. Потом Норманн Бейтс. Потом, не поворачивая головы в сторону Джима, майор Мартин Риггс.

Джим знал их всех.

Они все были чьей-то копией. Подделкой.

Хотя, может быть, честной подделкой.

И он все еще не мог пошевельнуться.

А потом в вагоне-ресторане зажглось полное освещение, и в дальнем конце появился еще кто-то. Когда он приблизился, Джим узнал мистера Лестера Бенема. Того самого, которого он выбросил с помощью майора в окно.

Бенем подошел к столику Джима, протянул руку, нащупал колпак и сдернул его. Затем вздохнул, привстал, обыскал Джима и вытащил пистолет с запасными обоймами.

Наставил его в правую половину груди Джима, в ту самую ее часть, в которой Джим почувствовал странную боль несколько часов назад, и стал стрелять.

«Да я провидец!» - подумал Джим.

[1] - волшебная шапка (шлем) Аида

Глава двадцать шестая. Конфирмация и дешифровка

Джим опаздывал на поезд. Поймал такси, времени оставалось мало, но навигатор показал меньше четырех миль, да и о пробках не упомянул, не о чем беспокоиться, все рядом. Коламбус Авеню действительно оказалась свободной, таксист пересек Центральный парк по шестьдесят пятой, вывернул на пятую, та тоже не грешила пробками, но из-под капота внезапно пошел дым, и водитель тут же прижался к тротуару. Поднял капот, посмотрел на двигатель, поскреб затылок, нырнул в салон и, не глядя на пассажира, взял с переднего сиденья батон хлеба. Отошел от машины и принялся крошить хлеб на тротуар, птицам.

Джим вышел из машины, подошел к водителю, мало ли что могло случиться, и замер, потому что вместо птиц у ног водителя толпились маленькие люди – все как один в желтых жилетах и крохотных желтых касках. Кто-то из них подхватывал крошки, кто-то уже тащил крохотные мешки и пытался наполнять их угощением.

Джим потрогал водителя за плечо, мол пора и честь знать, время, не опоздать бы, но повернулся и посмотрел на него с недоумением какой-то незнакомец, не тот водитель, что сажал его в машину, а чужой человек с острым носом. Этот человек тоже был в желтой каске и желтом жилете да еще и смотрел на него то ли со злобой, то ли с недоумением, во всяком случае начал на него наступать, поэтому ему ничего не осталось, как оттолкнуть незнакомца и пойти дальше по пятой, тем более что с неба уже летел, планируя, огромный кусок хлеба, а каски у него не было.