Extensio

Джим успел сделать шагов пять, оглянулся, подумав, не сесть ли самому за руль, уж додымил бы как-нибудь до Центрального вокзала, но машины никакой за спиной не оказалось. На ее месте стояли два велосипеда, слепленные между собой хлебным мякишем. И он побежал к этим велосипедам, потому что мякиш нужно было соскоблить как можно быстрее, чтобы он не успел засохнуть, потом и зубилом не собьешь, если только отмачивать, и он все еще опаздывал на поезд, поэтому занялся этим в первую очередь и, выцарапав из импровизированной дрезины механическое средство передвижения, тут же оседлал его и погнал дальше по пятой, тем более что до вокзала оставалось всего около мили.

Через четверть мили на его велосипеде соскочила цепь, но его было так просто не взять, подумаешь, цепь. Он тут же спрыгнул с седла, присел, ухватился за педаль, но к его удивлению на заднем колесе не оказалось звездочки. Да и цепь почему-то выскользнула между велосипедных спиц и разлеглась по тротуару, свиваясь кольцами и подрагивая острыми зубьями. Надо было надеть ее на полотно бензопилы и возвращаться в Центральный парк, пилить деревья, потому что Прорва перекрыта, а гномам нужен крепеж для их забоев. Но успеть на вокзал было важнее, поэтому ему пришлось подняться, сбросить желтый жилет, каску и сначала пойти, а потом и побежать дальше по пятой, хотя все было против него, и даже тротуар пополз ему навстречу и с той, и с другой стороны улицы, и люди, которые стояли на этом тротуаре, стали выталкивать его на проезжую часть, которая оказалась заполнена транспортом, и он побежал по самой дороге, лавируя между такси, пока не увидел в одной из машин своего собственного таксиста, и не запрыгнул в его машину на ходу.

- Мост Джорджа Вашингтона, - сказал таксист. – Общая длина одна тысяча четыреста пятьдесят метров. Открыт двадцать четвертого октября одна тысяча девятьсот тридцать первого года. Неоднократно реконструировался.

- Какой еще мост? – не понял Джим. – Каких метров? Мне нужно на вокзал. Мы же на пятой! Или где? Да черт возьми! Остановите, я выйду!

Таксист остановил машину, и Джим вышел из нее на верхнем ярусе пустынного моста. И такси за его спиной тут же начало разваливаться, рассыпаться, и таксист уже в желтом жилете и каске снова крошил батон, подхватывал падающие с неба куски и снова пытался слепить между собой два велосипеда. Джим хотел было что-то объяснить таксисту, но тот его не слышал, и он почувствовал удушье, распустил галстук, махнул рукой и подошел к ограждению. Внизу текла черная река, которая манила в себя. Он встряхнул головой, посмотрел налево и увидел Форт. Посмотрел направо и увидел высотки уже другого Города и с ужасом понял, что Вокзал еще дальше, чем он думал, и успеть на поезд у него нет никакой возможности. За его спиной взревел двигатель, он обернулся и увидел таксиста с бензопилой.

- Как называется эта река? – спросил он.

- Гудзон, - ответил таксист с острым носом и пронзительным взглядом, подходя ближе и явно намереваясь распилить собственного пассажира.

- Эта река не может называться Гудзон, - попятился Джим, мотая головой, - Гудзон находится совсем в другом месте.

- Здесь все реки называются Гудзон, - сказал ему таксист. – Кроме Гремячей. По образу и подобию.

И таксист даже обернулся, чтобы ткнуть пальцем в Форт, возле которого выбиралась из-под другого – маленького моста - Гремячая, но ни Форта, ни второго моста, ни даже просто берега за его спиной не оказалось. Вместо этого к туманному горизонту уходила безбрежная океаническая даль, и сам мост, на котором стояли таксист и его пассажир, стал истаивать словно запекшийся на раскаленной сковороде сахар, опущенный после остывания в соленую воду. Вместе со сковородой. Вода шипела, пожирая свою добычу.

- Подожди, - начал возиться с заглохшей пилой таксист.

- Это сон, - начал он догадываться. – Между Фортом и Городом не было моста.

- Подожди, - продолжал бурчать таксист удивительно похожий на Дейва Йорка и на официанта с рассеченным ртом, и на фальшивого Оле. – Не важно, сон это или не сон. Я должен тебя остановить.

- В другой раз, - пробормотал Джим и побежал к берегу, на котором опять поднимался родной и любимый город. В нем-то уж точно имелся нужный ему вокзал. Побежал, прикидывая, что можно было бы, конечно, перебраться на тот же Бродвей, потом перебежать на Коламбус Авеню, но он же никогда не возвращался по той же дороге, по которой уже успевал отмерить какой-то отрезок в течение одного и того же дня, поэтому лучше все же пересечь остров, перейти на набережную, по ней добраться до пятой, а уже по той же пятой, никуда не сворачивая, добежать уже, черт вас всех возьми, до Центрального вокзала, не полагаясь на эти ненадежные таксомоторы. Оставалось только вспомнить, во сколько все-таки отходит его поезд, с какого перрона и где же, черт, его билеты?