Extensio

- Куда подальше? – спросил сам себя Джим, выдвинул ящик стола, с содержанием которого успел ознакомиться час назад, и выложил на стол пепельницу, зажигалку, ножницы и скотч. Через минуту обе записки обратились в пепел, а на фотографии Эмили остались приклеенные к ней с обратной стороны портрет мальчишки и вырезанная из первой записки фраза Эмили – «Помоги мне, Джим. Эмили».

Сжечь ее он не смог.

Затем Джим открыл свой чемодан и еще раз проверил все, уложенное туда Оле. Собрал карабин и спрятал его под матрас. Нацепил под одежду изящные доспехи от Гефеста, вложил в кобуру пистолет, проверил пояс и ножны, присоединил к мечу жезл и туда же сунул фотографию, посетовав, что не догадался сделать это раньше, можно было бы и не сжигать записки. Сложил все, что могло пригодиться при необходимости покинуть поезд, в эльфийскую сумку. Надел на руку миноискатель. Покрутился перед зеркалом, но не перед овальным бронзовым, под которым нашел записку, а перед большим, что было размещено на двери. Решил, что выглядит как идиот, прошел в ванную комнату и с некоторым трудом, но прилепил на глаза линзы, старательно поморгал. Да, даже без привычки эти линзы были почти неощутимы, а если посмотреть в зеркало?

Из зеркала на Джима смотрел незнакомец. Нет, все было на месте – и овал лица, и разрез глаз – да вообще все осталось на своих местах, но странные белесые зрачки как будто вносили в облик что-то невозможное, отменяющее суть существа Джима окончательно и бесповоротно. Он стал ужасен. Поежившись, Джим надел очки и с удивлением почувствовал, что в линзах он видит через черные очки так, как будто черных очков вовсе нет.

Джим посмотрел на часы, что были закреплены над дверью, и понял, что пора идти на обед, но решил, что не пойдет. Причем, он не собирался что-то обдумывать или рассчитывать. Ему все еще была нужна пауза, перерыв, тайм-аут, антракт. Он собирался сесть у окна и тупо смотреть на пробегающие за ним пейзажи, тем более, что среди них стали появляться не только деревья, но и луга, как он знал из рекламных брошюр, которых было полно на столе, и которые он успел пролистать – предвестники скорых степей. И он просидел так часа три или четыре, отмечая, что за все это время не увидел не только ни единого жилья или чего-то вроде того, но даже ни единой тропки или дороги. Пребывание человека в этих местах явно ограничивалось полотном железной дороги и гудком тянувшего за собой состав паровоза.

В преддверии вечера, когда небо еще оставалось ясным, но слегка изменило цвет из-за клонящегося горизонту солнца, поезд начал замедляться, пока не остановился возле какого-то временного, устроенного из ошкуренных бревен и перекрытого серыми досками перрона, но не для того, чтобы кого-то высадить или посадить, а для того, чтобы пропустить другой поезд. Джим расслышал далекий гудок, думал уже выйти в коридор, чтобы рассмотреть виды и с другой стороны экспресса, но заметил, что снаружи, сразу за временным перроном проложен еще один путь. Вероятно, их экспресс перешел на встречный путь, или их просто стало больше как раз в этом месте, надо было все же выйти в коридор, возможно, они остановились на каком-то разъезде, но сначала следовало все-таки получше осмотреться и с этой стороны.

Джим опустил стекло, выглянул, убедился, что перрон короток, захватывает всего три вагона, и никакого перехода над путями нет, тем более, что у открытой двери вагона уже прохаживался проводник, который, увидев Джима, замотал головой, мол, стоянка будет недолгой, и вдруг снова услышал гудок и различил шум поезда. Тот явно замедлял ход и не стремился навстречу восточному экспрессу, а догонял его.

«Кто-то опоздал и сейчас пересядет на этом перроне в наш или соседний вагон», - решил Джим, но поезд не остановился. Он только замедлил ход и неспешно пополз мимо перрона и вставшего экспресса сначала попыхивающим паром иссиня черным паровозом с выкрашенными в алый и белый цвета отдельными деталями, затем таким же раскрашенным тендером, и уже после этого один за другим вагонами товарняка. Джим еще издали сквозь перестук колес услышал какие-то крики и вопли, заметил, что двери одного из вагонов сдвинуты и в них куражатся какие-то люди или в лохмотьях, или просто в непрезентабельной одежде. В руках у них были топоры или пики, которыми они размахивали в вагонном проеме, но когда это вагон почти поравнялся с вагоном Джима, он замер. Среди этих оборванцев стоял, ухмыляясь во всю свою отмеченную пятном рожу, Родик. Увидев открытое окно, разбойник восторженно заорал и тут же швырнул в Джима что-то завернутое в красное тряпье. Вслед за этим в сторону экспресса полетели пустые бутылки, разбиваясь о стены вагона. Красное влетело в окно купе и громыхнуло о выходную дверь чуть ниже зеркала.

- Это неслыханно! – завопил на перроне под хохот негодяев проводник Норман. - Я буду жаловаться начальнику поезда! Что это творится? У кого было открыто окно? Это одиннадцатое купе? Вы не пострадали, господин барон? Вы слышите меня?