Эволюция, движение, деятельность

Рассмотрение аопроса о высшей границе психического развития животных ставит нас еще перед одной большой проблемой: перед проблемой сравнительно-психологического изучения онтогенетического развития человекоподобных обезьян и человека. В исследованиях, посвященных этой проблеме (Н.Н. Ладыгина-Котс, 1936; W. N and L.A. Kellog, 1936), выступает, с нашей точки зрения, та же недооценка специфики человеческого, о которой мы говорили выше. Их главное содержание составляет скрупулезное описание и сравнение объективно наблюдаемых явлений. Но именно в психологии этого совершенно недостаточно; за внешним сходством явлений нередко нередко открывается глубокое различие их внутренней природы. Как внешне похожа игра молодого шимпанзе на игру ребенка, но какая пропасть вместе с тем их разделяет: животное манипулирует вещью, ребенок осваивает в игре человеческое отношение к предмету. Никакая вещь не в состоянии создать у животного воображаемой ситуации и заставить его принять на себя игровую роль, оно всегда остается самим собой; но достаточно дать ребенку самую примитивную игрушку, чтобы он превратился во всадника, в шофера, в красноармейца, в учителя; ибо для него вещь – это человеческий предмет. Дитя шимпанзе и дитя человека можно усадить в одинаковых позах и дать им в руки одинаковые вещи, но разве это может служить основанием для прямолинейных сравнений?

Конечно, и здесь мы далеки от отрицания положительного значения этих исследований. Может быть, открывая первые пути сравнительного онтогенетического изучения антропоидных обезьян и человека, они и должны были ограничиться методом простого сопоставления наблюдаемых данных.

Этими беглыми замечаниями мы и заканчиваем наш опыт характеристики психики высших животных. Нам остается лишь кратко резюмировать сказанное.

Высшие животные обладают интеллектом. Это значит, что им свойственна способность психического отражения внешних связей и отношений тех объективных вещей, среди которых они живут, примитивное обобщение и анализ этих отношений, потому что такова их деятельность, осуществляющая их жизнь.

Это значит, далее, что и сама деятельность высших животных способна подчиниться внешним связям и отношениям субъективных вещей, способна строиться в соответствии с этими связями и отношениями, раскалываясь и обращаясь одной из своих фаз на лишенную для животного побудительности вещь именно в силу воспринимаемой связи ее с другой вещью, потому что такова свойственная им форма психического отражения внешней, окружающей их объективной действительности.

Выделение в деятельности фазы подготовления и составляет существенную характеристику этой высшей стадии развития психики в животном мире – стадии интеллекта.

Интеллект животных принципиально отличается от мышления человека. Перефразируя классический тезис Кёлера, можно сказать, что разумное поведение, которое мы находим у животных, не того же самого рода, что у человека. И все же в интеллекте животных лежат корни человеческого разума. Разве не является мыслительная деятельность человека лишь грандиозной, бесконечно усложненной внутренними теоретическими операциями «фазой подготовления», способной отделяться от фазы осуществления, которая становится теперь фазой ее практической проверки?

Эта стадия – стадия интеллекта – завершает собой развитие психики в животном мире. На ее характеристике обрывается и наш теоретический очерк истории этого развития. Прежде, однако, чем перейти к некоторым общим выводам, мы должны будем остановиться еще на одном специальном вопросе.

Начав свое исследование с проблемы возникновения психики, мы отказались видеть ее истоки в явлениях гедонического сознания. Мы подвергли сомнению само существование этих явлений на низших ступенях биологической эволюции. Прослеживая далее, этап за этапом, развитие тех внутренних состояний, которые в своем отношении к внешней действительности и представляют собой различные формы ее психического отражения, мы говорили об ощущениях, образах, представлениях, но мы снова ничего не сказали об эмоциях, о чувствованиях животных. Мы лишь указали на возникающую у них (в связи с дифференциацией специальной системы координаций внутренних процессов и развитием интрацепторики) возможность органических ощущений, составляющих основу специфических психических состояний «самочувственности».