Эва, дочь трактирщика

Хотя «Перец» и считается трактиром, просто трактиром, порядочные мужья, да и в целом порядочные мужчины сюда не ходят... по крайней мере, в этом уверены жены и подруги этих порядочных. В этом каменном трехэтажном доме комнат сдается намного больше, чем в «Пестром коте», а на первом этаже целых два зала: один попроще, общий, где вечерами всегда весело и шумно, а другой поменьше, с возвышением в центре, где темнокожие девушки исполняют ритмичные, пламенные танцы своих жарких краев для услаждения взоров гостей побогаче.

Брокк многое слышал о «Перце». Войдя внутрь, он хмыкнул: ему и беглого взгляда хватило, чтобы понять, что ничего этакого в общем зале нет. Голые стены и пол, столы и стулья такие же простые, как и в «Коте», разве что сам зал куда больше, а бочки с пивом сразу за стойкой, а не в подвале, так что подавальщицам спускаться не надо.

Кстати о здешних подавальщицах. Та, что подошла к нему, и впрямь была темнокожей, с необычайно пухлыми розовыми губами; одета она была в простое платье с красным фартуком поверх, а на голове ее была повязка в тон фартуку с крупным бантом впереди.

Смотрелось красиво: и платье, и бант, и сама девушка, так что Лэндвик растерялся-застеснялся, словно юнец прыщавый.

— Обед или комнату? — спросила темнокожая красавица.

— Мне бы с вашим потолковать, — буркнул смущенный Лэндвик, — с хозяином то есть.

— Ринге-е-е-ер! — крикнула подавальщица, и почти сразу заскрипела лестница. Обернувшись, Брокк увидел спускающегося щуплого молодого человека лет тридцати с зализанными жирными волосами. — Рингер, тут тебя спрашивают, — сказала ему подавальщица.

Брокк припомнил, что видел уже этого мужчину, и спросил у него с немалой долей скепсиса:

— Ты здесь главный?

— Я, — кивнул Рингер.

Злость за то, что кто-то посмел что-то высказать его дочери и корзину их сломать, требовала схватить этого доходягу за грудки, встряхнуть хорошенько и прорычать, чтоб никто и никогда к рыжеволосой Эве Лэндвик больше не приближался. С другой стороны, Брокк понимал, что дел уже натворил однажды, дав волю рукам. Да и вышибала, лузгающий семечки, которого он заметил во дворе, настоящий великан.

— Присядем? — вполне миролюбиво предложил Лэндвик, и они заняли ближайший свободный стол. — Я Брокк, повар. Три года назад мы с братом скопили деньжат и открыли трактир на Спуске.

— Не знаю тебя, — протянул Рингер. — Что за трактир?

— «Пестрый кот».

— А, этот. Дешевая ночлежка.

Брокк не стал спорить. Когда они с Годвином покупали трактир, то были уверены, что сумеют превратить его в хорошее место, сделать себе имя, а потом и перебраться поближе к центру или хотя бы к университету, где всегда есть нужда в хорошей еде и комнате. И сначала действительно дело шло хорошо, в основном благодаря тому, что в трактир к ним приходили друзьях и знакомые, чтобы заодно поесть их пирогов. Но потом, когда друзьям надоело таскаться так далеко, да и интерес поутих, стало хуже, да и оказалось, что даже жалких шесть комнат требуют кучу вложений, Рокильда всюду сует свой нос и тащит выручку, а Годвин слово ей поперек сказать боится. В общем, Лэндвики не рассчитали силы, рассорились, погрязли в долгах.

— Годвин, значит, брат твой? — спросил Рингер.

— Да.

— Обычно он приходит налог платить.

— Я не за тем, да и платили мы уже.

— Тогда чего?

— Мы про… — Брокк осекся.

Он сел как раз напротив лестницы и мог видеть каждого спускающегося… на свое несчастье. Потому что спускались двое очень хорошо знакомых ему людей, светловолосых людей – Ливви и ее хахаль. Хахаль шел спереди, зевая, а Лив за ним, и выглядела она…

Брокк моргнул, и вместо двадцатилетней взрослой дочери увидел маленькую светловолосую девчушку с косичками. Ливви была свободолюбивым, дерзким ребенком, но она очень любила родителей и была готова броситься с кулаками на любого или любую, кто обижал Эву. Она была их Ливви.

А теперь она не их. Теперь она девка этого хлыща, который… которого бы… Брокк сжал руки в кулаки. Он знал, что Ливви сама это выбрала и этого выбрала, но для него она все еще оставалась дочерью, маленькой девочкой, и он хотел забрать ее отсюда, запереть, оградить…

«Пожалуйста, помни об осторожности», — прозвучало вдруг рядом, и Брокк оглянулся, страшась увидеть в этом месте еще одну свою дочь. Но Эвы здесь не было, и ее голос прозвучал лишь в его голове. Пока Лэндвик пытался разобраться в прошлом и настоящем, реальности и нереальности, Альберт и Лив уже покинули «Перец», не заметив, как один из мужчин в зале смотрел на них.

Зато Рингер все заметил.

— Знаешь их? — полюбопытствовал он.

— Парню как-то морду набил, — выдавил Брокк.

— О-о-о, — протянул молодой человек одобрительно: ему нравится, когда хлыщам портят холеные лица. — Понравилось?

— Еще бы всечь.

— Да ты буйный, дядя, — хмыкнул Рингер. — Что сказать-то хотел?

Брокку уже было все равно, и захотелось обратно к Гриди. Потому что там, где Гриди – постоянство и спокойствие. В этом мире меняется всё и все: поменялась Ливви, поменялась Эва, и только Гриди за все эти годы совсем не поменялась, и лишь она одна может его успокоить…