Эва, дочь трактирщика

— Я заплачу, — поглядев демонстративно на Еву, сказал он. — Сколько стоит настойка?

— Пять ренков, — назвал цену Хеллгус.

Ева присвистнула про себя: вот и сходила за алоэ! Она взяла с собой два серебряных ренка, и это по меркам Сколля сумма значительная: Гриди ей нарочно дала побольше, зная, как жадны аптекари.

Да и Симон поразился, но не столько тому, что настойка лоэ-алоэ стоит так дорого, а тому, что эта настойка понадобилась Эве. Она же никогда деньги не тратит ни на что…

— У меня с собой нет столько, — сказала Ева, ничуть не смущаясь того, что у нее нет нужной суммы, — я приду позже. Не продавайте настойку никому, хорошо? — улыбнулась она аптекарю, совсем забыв, что Эва Лэндвик мужчин боится.

Хеллгус понял, что эта женщина, улыбнувшаяся ему, вовсе не жрица, и он заговорил с обычной неприкосновенной иноверкой, что против его принципов. Но вместо того чтобы укорить себя за невнимательность, он в ответ улыбнулся и сказал:

— Настойка ваша.

Ева опасалась, что с отцом возникнут трудности, и он рассердится, что она разгуливает по городу, пусть и в компании двоюродного брата, но и домой, к матери, возвращаться не хотела – далеко. Куда ближе трактир.

Только вот Брокка в «Пестром коте» не оказалось, и к ним вышел Годвин. Поприветствовав дядю, Ева спросила, где ее отец, и, услышав, что он ушел домой, попросила одолжить ей три серебряных ренка.

Годвин так удивился, что сказал первое, что пришло на ум:

— Зачем?

— Настойка регенерирующая нужна.

— Какая настойка?

— Исцеляющая, — исправилась Ева.

— А-а… так в храме же такая есть, наверно?

— Такой у них нет, — сказала девушка и посмотрела на дядю невинными глазами олененка.

И тот, хоть и сквалыга по натуре, с улыбкой произнес, что сейчас принесет монеты. И ведь принес! Если бы Рокильда узнала, что муженек ее просто так отдал племяннице столько, то разоралась бы на весь квартал, но ее тоже не оказалось в этот час в трактире, так что скандала не вышло, и Ева, получив желаемое, преспокойно направилась обратно в аптеку.

Шла она довольно быстро и уверенно, уже не заморачиваясь над тем, чтобы соответствовать образу Эвы Лэндвик: за это время она множество раз прокололась, но никто, кроме капитана Тмерри, не заметил в ней ничего странного. И странное, кстати, тоже всегда можно объяснить туманной «волей богини», «благословением» и прочим божественным и возвышенным.

— А что, в храме и правда нет таких настоек, что нужно покупать в аптеке? — заговорил Симон.

— Нет, — отозвалась Ева, хотя понятия не имела, что есть в храме, а чего нет.

— И часто ты лечишь больных при храме за свои деньги?

— Иногда, — снова соврала она и заметив, как мрачен брат, успокоила: — Я верну дяде монеты.

— Что ты! Мы же одна семья, даже и не думай о деньгах. Да, семья… Поредевшая. Лив вряд ли вернется. Но даже если бы и вернулась, то позор есть позор. Что делать теперь? — спросил Симон, скорее размышляя вслух, чем обращаясь к сестре. — А ведь идет светлый тин, когда людям обычно везет.

— Лив может шататься где угодно – ее распутство на ее совести, но вот чернить отца я никому не позволю. В гильдию он вернется, и скоро, — сказала Ева.

— Матушка Рагенильда нам поможет? — осторожно поинтересовался Симон.

— Нет, матушка совершенно оторвана от мирских дел, ее интересует только божественное. Мы сами вернем себе доброе имя. Фамилию то есть, — улыбнувшись, сказала Ева и стрельнула в Симона игривым взглядом.

— Почему ты так весела? — спросил он.

— Я? Весела? Нисколько. — Ева тут же приняла удивленный вид. — Просто меня рассердила Лив, и я полна решимости помочь отцу. Вот и все.

— Разве ты умеешь злиться?

— Ничто человеческое мне не чуждо.

— Да, — признал Симон, вдруг заинтересовавшись на самом деле сестрой.

Не так уж она оторвана от жизни, как он считал раньше, но при этом чувствуется, что она другая: слова странные выбирает, смотрит так, словно знает, о чем думаешь, или наоборот, самым обычным вещам удивляется, будто первый раз видит. Жрица, одним словом. И, может быть, в храм ее еще позовут обратно.

В аптеке они пробыли меньше, чем хотелось бы Еве: она бы с удовольствием изучила, что внутри, да порасспрашивала этого экзотического смуглого мужчину за прилавком об ассортименте, но не хотела тревожить мать, ждущую ее дома. В общем, купив настойку, Ева поблагодарила аптекаря и повернулась к дверям.

— Извините мое любопытство, — не сдержался Хеллгус Шедд-Ахтар, — вы жрица?

— Да, — ответил Симон.

— Нет, — сказала Ева.

Хеллгус нахмурился, и девушка объяснила:

— Я работала при храме, но я не жрица.

— Благодарю за ответ, — учтиво произнес мужчина.

— Извините мое любопытство, — использовала Ева его же слова, — почему вы спросили у меня об этом?

— Потому что не понял, кто вы.

— А зачем вам понимать, кто я?

Хеллгус сдержанно улыбнулся, и Ева с одобрением посмотрела на его ровные белые зубы. Очень похвально, что в этом мире он так заботится о зубах. Да и об остальном заботится тоже: кожа ровная и напитанная, лишней растительности на лице не наблюдается, глаза ясные – и пронзительные.