Это всегда был он

– Мне нужно идти, – говорю опустошенно и разворачиваюсь к ступеням.

– В восемь. Раньше не смогу.

Оглядываюсь, прижав подбородок к плечу:

– Ты издеваешься?

– А ты уже передумала?

Смотрим друг на друга долго, испытывающе. Нам еще есть что сказать, но… какой в этом смысл? Мы слишком часто делали друг другу больно и продолжаем метать ножи по инерции. Хватит. Я так не хочу. Спускаюсь по ступеням, щеки стягивает от сухости, в горле колючий ком.

– Настя!

Продолжаю идти не оглядываясь. Топот слышится за спиной, и Саша обхватывает мое предплечье, замирая на ступеньке выше. И снова эта теплая дрожь, снова тяжесть в ногах, не позволяющая сделать следующий шаг. Да что б его!

– Я не ненавижу тебя, просто… это трудно объяснить.

– Ты солидарен с Зубастиком?

– Что? Конечно, нет!

– Тогда почему тоже считаешь меня тупой?

– Я же… Черт! Я пытаюсь тебя защитить. Ясно?

– Здорово. – Отклоняюсь назад, упираясь затылком в его ключицы. Ураган истерики смел абсолютно все чувства. Стыд, страх, волнение. Ничего не осталось. – А знаешь, кто обижает меня больше всех?

– Знаю, – вздыхает Саша. – И мне жаль.

– Да, я заметила.

Он обнимает меня, опустив руку поверх груди, и я обхватываю его запястье, сжимая так крепко, как только могу. Я должна это сделать, оттолкнуть его, послать куда подальше и уйти, но вместо этого просто закрываю глаза. Врать на словах куда легче, чем в действиях. Я не знаю, когда это началось, еще в школе или совсем недавно, но между нами есть что-то… что-то такое…

– Настя…

– М-м?

– Почему ты не вырываешься?

– А ты почему опять меня обнимаешь?

Где-то внизу слышатся голоса, но мы молчим. Если бы я могла объяснить происходящее, то сделала бы это, но, увы.

– Я больше не могу тебя ненавидеть, Саш. Ты плохо стараешься.

– Это все твои слезы, – хмыкает он, утыкаясь носом в мою макушку. – Ненавижу, когда ты плачешь.

– И сам же меня все время доводишь.

– Так я могу тебя успокаивать.

На первый взгляд, это ответ эгоистичного мальчика, но моя вновь обретенная на почве опустошения ясность помогает разглядеть за ним кое-что еще. Правда, доверять себе сейчас – не лучшая идея.

– Морев… – приглушенно, но решительно зову я, поставив на кон все.

– Да?

– Я тебе нравилась? Ну, в школе. Поэтому ты вел себя, как идиот?

– Дошло наконец? Долго же ты.

– Даже отрицать не будешь?

– Нет.

– Почему просто не сказал?

– Я не всегда был умным. Да и ты, вероятнее всего, просто отлупила бы меня за это.

– Да. Наверное.

– Настя…

– …все в прошлом, – с готовностью заканчиваю я. – Я понимаю.

– Но я… я бы все равно… если ты…

Кажется, не только у меня мысли-кролики, но я не готова сейчас с этим разбираться. Нужна передышка. Нам обоим.

– Ты приедешь сегодня? – спрашиваю прямо.

– Если ты этого хочешь.

Ну какой же дурак. Будь у меня еще хоть немного сил, я бы его с лестницы спустила.

– В восемь?

– В восемь, – повторяет он.

– Не опаздывай.

– Не опоздаю. Только не говори никому, что мы… м-м-м…

– Общаемся?

– Да.

– И ты перестанешь играть в биполярку?

– Перестану.

– Хорошо. Теперь отпускай.

Саша медленно ослабляет хватку, и я разворачиваюсь. Он виновато опускает уголки губ, а я качаю головой.

– Мы как всегда, да? – говорит он со сквозящей в голосе тоской.

– Ага, – устало киваю я. – Давай уже завязывать. Я не могу тратить нервные клетки только на тебя. Оставь хоть немного своему лучшему другу.

– Дима все-таки что-то сделал? – недовольно хмурится Морев.

– Я про Зубастика.

– А, ты об этом. Не переживай, у меня есть лекции и методичка от Татьяны Валентиновны. С ними математику сдавали даже валенки.

Таращусь на Морева с немым укором, и он чешет затылок.

– Извини. Я не то имел в виду.

Мне вдруг становится по-дурному смешно. Я ведь сплю, верно? Все это не может быть правдой. Морев обнимает меня, извиняется, а я считаю его милым. Бред чистой воды.

– Ты чего? – опасливо спрашивает Саша.

– Тебе не кажется, что все это нереально?

– Было бы здорово.

– Почему?

– Настя… – Он отводит взгляд и улыбается. Не так, как раньше. Эта улыбка без примесей, без налета чего бы то ни было. Она простая и искренняя, но именно от нее у меня слегка слабеют ноги. – Увидимся в восемь. Хорошо?

– Хорошо.

* * *

– Санек! Давай сюда! – Седобородый мужчина указывает на стопку из нескольких мешков, лежащих на деревянном поддоне. – Это последний?

Саша бросает мешок и оглядывает практически забитый до отказа гараж.

– Да, Анатолий Степанович. Последний, – кивает Морев и стягивает с рук перчатки.

– Ну, добро-добро, – приговаривает заказчик и достает из кармана брюк стопку перемешанных крупных и мелких купюр. – Вот курицы, все никак не научатся выручку сдавать по-нормальному. Держи, Санек, как договаривались, и надбавка за скорость. Ты сегодня прям метеор. Торопишься куда-то?

– Ага, – отвечает Саша, принимая деньги.

– Свидание, наверное. Эх, молодость, – мечтательно вздыхает Анатолий Степанович. – Я в твоем возрасте тоже шабашил, чтобы Танюху свою в кино сводить да мороженым угостить. Она была такая счастливая, а теперь сладостями ее уже не удивишь. Так что ты это, наслаждайся, пока можешь.