Это всегда был он

Морев хватает ртом воздух и смыкает губы, так ничего и не ответив, но я вижу в его взгляде то, что меня поражает. Никогда еще я не придавала этому значения. Саша смотрел на меня так каждый раз, когда слышал о том, что он худший, самый худший из всех, кого я знаю. Это боль. Она как молния, рассекающая небо. Боль, которую ему причиняют мои слова. Я причиняю. Но он ведь сам… он вынуждает…

– Хватит уже. – Мой голос расшит серебряной нитью мольбы, но мне все равно. – Тебе больше меня не обдурить. Я не знаю, почему ты все еще пытаешься играть в школьных врагов, но мы оба понимаем, что это в прошлом. И мы могли бы… не знаю… общаться. Как старые знакомые или… – Мне не хватает смелости, чтобы договорить, но посыл и так ясен.

Между нами нет ненависти, она напускная, и, возможно, всегда такой была. Саша сглатывает, и я вижу борьбу, смятение и в конце концов решительность на измазанном зеленкой бледном лице. Он уйдет. Снова это сделает. Он больше ни слова мне не скажет. Уже собираюсь отвернуться, чтобы скрыть огорчение, но Саша вдруг протягивает руку к банке с зеленкой, валяющейся у стола, и подхватывает ватный диск. Придвигается ко мне и садится за спиной. Тепло его тела обволакивает, и у меня кружится голова от резких перепадов настроения. Печаль уступает место волнению и предвкушению, Саша мягко обхватывает мое запястье и разворачивает руку ладонью вверх.

– Что ты… – обескураженно бормочу я.

– Хуже уже не будет, – отвечает он и рисует кончиком скрученного в жгут ватного диска печатную букву «Н», отыскав небольшое чистое местечко на предплечье. Затем накладывает поверх «А», «С», «Т» и в завершении «Я».

Всматриваюсь в символ, в котором зашифровано мое имя, и пораженно выдыхаю:

– Так это слова?

– Ну и кто здесь тупой? – хмыкает он у моего уха.

– Все еще ты, – бурчу я и хватаю его руку, с бо́льшим усердием разглядывая тату. – Это что, мое имя? – Стучу пальцем по символу, который один в один повторяет тот, что Саша нарисовал мне.

– Нет. Это значит «тебя». Даже если символы совпадают, слова в них могут быть разными. Смысл знает только тот, кто их зашифровал.

Хитро, но Мореву знать об этом необязательно. Продолжаю изучать шифр: две строки, четыре и пять слов. Второе слово второй строки «тебя», а первое очень похоже на обычное «я». Что это может быть? «Я тебя очень сильно люблю»? «Я тебя никогда не забуду»? А в первой строке? Имена?

– У тебя здесь… признание в любви?

Саша склоняет голову, касаясь виском моей макушки. Такой измученный жест, ранимый и почему-то ранящий. Словно Морев до смерти устал и ищет поддержки, а рядом… только я. Вокруг так тихо, что не слышно даже дыхания, зато эмоций хоть отбавляй. Волнение, боль, дурная радость и тревога. Все вместе. Все сразу. Я хочу прибить его и обнять. Разве так бывает?

– Нет, – неожиданно смиренно отвечает Саша. – Не признание.

– Тогда что?

Он молчит, и я чувствую груз, упавший на грудь. Чувствую давящее напряжение, вцепившееся в плечи. И это все не мое. Это его чувства. Но почему? Откуда?

– Саш, кто ко мне приходил? Как ты здесь оказался? – Морев все еще не произносит ни слова. Боюсь шевелиться, но замолчать не могу. – Ты же его знаешь. Почему он говорил о Диме? Почему сказал, что ему стоит лучше за мной приглядывать? Кто такой Макс? И при чем здесь ты? Что происходит? Ты можешь сказать мне. Я пойму. Правда. Мы…

– Тебе лучше спросить об этом Зимина, – безэмоциональность его голоса привычно обдает морозом, и я уже хорошо знаю, что за этим последует.

Саша отклоняется, и я поворачиваю голову, заглядывая ему в глаза. В них больше нет злости и ненависти, лишь тихая метель, полная пронизывающей печали и сожалений. Вот он, настоящий повзрослевший Саша Морев, а не тот злобный болван, кем он притворялся все это время.

– Что с тобой случилось? – тихо спрашиваю я.

– Много всего, – отвечает он и поднимается. – Не бери в голову, тебе это не нужно. И, Мореева…

– Держаться от тебя подальше, – монотонно повторяю его любимую фразу, глядя в пустоту. – Я помню.

– Поговори с Димой. Хорошо? И ничего не бойся. Никто тебя больше не тронет. Дима надежный парень, он все уладит.

Слушаю шаги, возню в прихожей и тихий хлопок двери. Что-то щекочет щеку и я прижимаю к ней пальцы, ощутив влагу. Почему-то в этот раз его уход кажется намного болезненнее. И, наверное, уже пора признаться себе, почему.

Глава 11

Саша медленно спускается по лестнице, каждый шаг дается с большим трудом, словно на его ногах не кроссовки, а раскаленные железные ботинки весом в несколько тонн.

«Ты можешь сказать мне. Я пойму. Правда», – звучат в его голове недавние слова Насти.