Это всегда был он

– Знаешь, а стоя здесь многое понимаешь, – я перекрикиваю шум ветра и шепот города, завораживающего меня своим тусклым сиянием. – Вот есть я. Мои мысли, мое тело, стремления, мечты, чувства… и все это принадлежит мне одной. Каждый выбор, каждый шаг, порыв и поворот тоже мои. Я не принадлежу никому, даже родителям. И если сейчас я захочу прыгнуть, то прыгну. Ты можешь успеть схватить меня, оттащить домой, но я приду сюда завтра или послезавтра, или выберу другую крышу, другой способ. Запреты ни фига не работают, уговоры и манипуляции тоже не долговечны. Если решение принято, оно будет исполнено. Оно найдет и вход, и выход. Человек найдет. Поэтому ты не мог спасти Мишу. Поэтому я не могу спасти тебя. Никто вообще никого не спасает. Так не бывает. Каждый сам за себя. Или против, тут уж с какой стороны посмотреть. Борется или сдается. Ищет или нарочно теряет. Любит или ненавидит. Принимает помощь или отвергает ее. Спасение начинается тогда, когда нуждающийся признает его необходимость, позволяет себя спасти. Это все выбор, Саш. Миша свой сделал. Ты наверняка тоже. Так что получается? Кто виноват? Выбирающий или живущий с последствиями этого выбора? Мы несем ответственность только за себя или за окружающих тоже? В чем тогда смысл близости, родства? Где та грань ответственности, превращающая всех, кто тебе дорог, в убийц и палачей? Миша сделал это с тобой, а ты делаешь с нами. И кто тогда прав? А может, мы все не правы?

Медленно разворачиваюсь. Морев выглядит оцепеневшим. Кажется, даже не дышит. Узлы в паутине наших судеб затягиваются все туже, нити трещат, вот-вот разорвутся. Стоя вот так на краю, метафорически держа свою жизнь в руках, действительно понимаешь, насколько она хрупкая, насколько ценная. И главная ценность в ней – люди, которых любишь ты, и которые любят тебя.

– Твоя жизнь только твоя, – продолжаю выуживать слова откуда-то из глубины души. – И все решения в ней принимаешь ты сам. Никто больше, только ты. Знакомые слова?

Саша трясется, но не может ничего ответить. Он словно зависшая голограмма. Боюсь моргнуть. Боюсь потерять его из виду.

– Ты никому и ничем не обязан, ничем не ограничен. Все стены, все цепи и клетки сделаны только твоими руками. Но я хочу, чтобы ты вспомнил, что в твоей жизни есть те, кому ты очень дорог. Для которых твое счастье, безопасность, присутствие, даже просто дыхание – уже чудо, уже смысл и радость. Но выбирать, что будет дальше, разумеется, тебе. Никто из нас тебя не спасет, потому что твой главный враг – тот, кого мы все любим. Тот, ради кого каждый из нас встал бы на край этой крыши. Но если ты позволишь, если попросишь помощи и примешь ее…

Очередной громовой раскат сотрясает небо, и я замолкаю, почувствовав спиной пропасть. Голова кружится, воздуха не хватает.

– Тебе нужно просто попросить, – опустошенно говорю я и сажусь на корточки, цепляясь пальцами за острый бетонный край. Вторую руку протягиваю Саше и выдавливаю сквозь горький всхлип: – Помоги мне спуститься.

Не успеваю хлопнуть ресницами, как он оказывается рядом, крепко схватив меня за руку.

– Осторожно, – приговаривает Саша, и я обнимаю его за шею, позволяя стянуть меня с парапета. – Вот так. Я держу. Держу.

Касаюсь ногами кровельного покрытия, колени тут же подгибаются. Саша медленно оседает, бережно прижимая меня к груди, словно у него тоже не осталось сил, и мы скрываемся от ветра. Рыдания клокочут в груди, противоречивое облегчение на острие душераздирающих опасений туманит сознание, но я цепляюсь за подрагивающие плечи и вслушиваюсь в сбивчивый голос:

– Прости… прости меня… Настя, больше никогда так не делай… не смей… я… я чуть не… прости меня… прошу… я не хотел… не должен был…

– Ш-ш-ш… – Закрываю глаза и ласково глажу его по затылку. – Ты прости. Это было жестоко, но я просто не знала, как еще… как до тебя… Саш, мне очень страшно за тебя. Очень.

Он утыкается носом в мою шею, и я обхватываю его голову, стараясь укрыть и утешить. Ранимость и сожаления Морева стекают теплым прерывистым дыханием с его губ и впитываются в мою кожу, расползаясь мурашками и нервной дрожью.

– Прости меня… прости… прости… – повторяет он снова. – Я все порчу. Из-за меня все страдают. Как бы я хотел просто исчезнуть, чтобы всем стало легче. Чтобы я больше не мог никого ранить.

– С тобой, – поправляю я. – Мы страдаем вместе с тобой, а не из-за тебя.

– Это ничего не меняет.

– Еще как.

– Насть, я не понимаю… не знаю, что еще мне…

– Мы ведь все умираем. Согласен? Просто скорость разная.

– Да. Наверное.

– Ты слишком разогнался.

– Знаю.

– Нужен тормоз.

– Его нет.

– Надо найти.

– Я не… я не хочу. Единственное мое желание, чтобы все это поскорее закончилось. Чтобы обо мне все забыли. И я о себе забыл.

Обнимаю Сашу крепче и чувствую вибрацию в груди, словно от крика, но это немые вопли. Так звучит боль, высвобождаются бессилие и безысходность. И их нужно выпустить, вытравить, выгнать. Ужасными словами, страшными заявлениями и признаниями. Борьба с демонами возможна только лицом к лицу, так пусть покажутся.