Это было в Краснодоне

Перебивая друг друга, полицаи принялись рассказывать что–то своему начальнику. «Майстер» разобрал далеко не все из их объяснений. Но и того, что он понял, было достаточно, чтобы изумиться. Оказывается, этот мальчишка сумел пробраться через линию фронта к своим, вместе с советскими войсками участвовал в боях, был разведчиком, получил ранение и попал в плен, но каким–то чудом сумел бежать.

«Майстер» не верил своим ушам — неужели действительно этот мальчик, почти ребёнок, мог совершить то, что не под силу иному взрослому?

— Кто этот мальтшик? — нетерпеливо спросил он Соликовского.

— О, это очень важный преступник! — обрадованно пояснил Соликовский. — Он один из главарей «Молодой гвардии», Серёжка Тюленин. Мы давно его искали…

Несколько минут «майстер» молчал, разглядывал Серёжку. Затем встал из–за стола, подошёл вплотную к нему и, неожиданно улыбнувшись, заговорил:

— Ай–яй–яй, такой кароший мальтшик… Ты сфой мама хочешь идти, да? Мы сейчас отфедет тебя твой мама. Ты сказать, где лежит партизанский финтовка, и пойдёшь на свой дом…

Серёжка круто вывернулся из–под ладони.

— Иди ты, знаешь…

«Майстер» повернулся к переводчику.

— Что он сказал?

Переводчик оробел — в немецком языке он не нашёл слов, которые точно передавали бы смысл сказанного Серёжкой.

— Он… он выругался, герр майстер…

«Майстер» сухо сказал Подтынному:

— Вы будет сам спрашивайт этот мальтшик… Ка–рашо спрашивайт. Я буду смотрейт…

Нахохлившись, вобрав голову в плечи, он безучастным, холодным взглядом наблюдал за происходившим.

Сделав большой глоток из стоявшей на столе рюмки, Подтынный шагнул вперёд и молча ударил Серёжку наотмашь кулаком по лицу. Серёжка пошатнулся, но удержался на ногах и прислонился к стене.

Сорвав с него одежду, Подтынный схватил плеть. На худеньких плечах вздулся кровавый рубец, второй, третий…

— Будешь говорить?

Серёжка отрицательно покачал головой. Один из полицаев нагнулся к Соликовскому, быстро зашептал что–то на ухо.

— Впустите её! — коротко бросил Соликовский.

Лукьянов ввёл в кабинет невысокую седую женщину. Простенький бумажный платок сполз ей на плечи. Взглянув на окровавленного Серёжку, она страшно побледнела.

— Вот, полюбуйся на своего щенка, — усмехнулся Соликовский. — Молчит… Может, ты заставишь его говорить?

Старушка молча смотрела на сына. Один из гестаповцев толкнул её в спину, занёс над нею плеть…

Собрав последние силы, Серёжа рванулся к матери, но двое дюжих гитлеровцев прижали его к стене.

— Сволочи! — прошептал он трясущимися губами. — Сволочи!

Сильный удар сапогом свалил его на пол.

— Сыночек, родной! — Обезумев от горя, мать упала на пол, прижалась к ногам Подтынного. — Отпустите его, прошу…

Необычайно звонкий, мальчишеский голос заставил вздрогнуть «майстера»:

— Мама, не надо! Не смей!!!

Медленно, со стоном мать поднялась на ноги, перекрестилась и замерла у стены. Обезумевшими глазами смотрела она, как пытают её сына.

А Серёжка, увидев, что мать поняла его и подчинилась ему, усмехнулся…

Эта страшная улыбка, будто застыла у него на губах. Он усмехался, когда четыре толстые «цыганские» иглы по самое ушко вонзились в его пальцы. Усмехался, когда ему зажали ноги между половинками двери, когда раскалённым добела железным шомполом жгли его ладони, протыкали насквозь рану в плече…

Два часа продолжались пытки. Наконец Подтынный в последний раз спросил:

— Будешь говорить?

Серёжка яростно мотнул головой:

— Нет!

«Майстер» медленно поднялся со стула и, ни к кому не обращаясь, угрюмо объявил:

— Завтра всех убивайт… Всех.

Ночь прошла без сна. Тяжёлые, безрадостные мысли одолевали Подтынного.

Рано утром за ним пришёл Лукьянов.

— Вызывают в полицию, — пробасил он. — Велели побыстрее.

Накинув шинель, Подтынный спросил:

— Что там ещё стряслось?

— А я почём знаю? Мне не докладывали… Ночью привели ещё троих пацанов. Видать, допрашивать надо.

— А немец где?

— Майстер–то? Нету… С ночи как ушёл, так и не появлялся. Соликовский один сейчас управляется.

Соликовский сидел за столом и торопливо писал что–то. Взглянув на вошедшего Подтынного, он озабоченно потёр пальцами переносицу.

— Возьми двух человек и отправляйся в комендатуру, — хмуро приказал он. — Надо к вечеру прислать подводы. Поскорее только возвращайся. Работы много…

Во дворе, где размещалась немецкая сельхозкомендатура, было тихо. Подтынный прошёлся по опустевшему зданию, в одной из комнат наткнулся на прикорнувшего у печки сторожа. С трудом растолкал его, спросил, где фельдкомендант. Сторож сонно пробубнил:

— Уехали все немцы. Вчера ещё погрузились всей командой на машины и уехали. Лошадей тоже всех угнали… Вон все, что осталось, — он указал через окно на двор, где у забора, уныло уткнувшись оглоблями в снег, стояло несколько конных повозок.

Подтынный отправил полицаев в ближайшие полицейские участки, приказав им забрать всех имеющихся лошадей, запрячь их в подводы и немедленно ехать в полицию, а сам поспешил к Соликовскому.

Соликовский долго не мог понять, о чем говорил ему запыхавшийся Подтынный.

— Что? Уехали? Немцы?! К-куда?!

Затем ухватился за телефонную трубку, прерывающимся от волнения голосом прокричал: