— Может быть, утром и принесу сюда кота, — без энтузиазма сказала Майте.
— Вас никто не заставляет, — усмехнулся Рубен. — Я просто высказал свое соображение.
Майте разулась и села на диван, потирая ступни. Она изнемогала от усталости, хотя в течение дня они вроде бы ничего особенного не делали. Очевидно, сказываются треволнения предыдущих дней, рассудила она. Ну переночует Рубен здесь, они поговорят с Сократом… а потом что? Так ведь не может продолжаться вечно. Сколько можно гоняться за какой-то девчонкой… и потом еще этот Анайя, а также те, кто избил приятеля Рубена из «Астериска». Вдруг Анайя опять заявится к ней на работу? Поставит ее в неловкое положение. Да и вообще все это опасно.
— Пойду поставлю музыку, — сказала Майте, направляясь в свой «кабинет».
Рубен последовал за ней. Он внимательно смотрел, как Майте перебирает пластинки. Она не знала, что выбрать — старомодное болеро или что-нибудь поновее.
— У вас огромная фонотека, — отметил Рубен.
— Не такая уж и огромная, — отозвалась Майте с обидой в голосе, словно защищалась, потому что мать говорила ей то же самое, выражая недовольство тем, как жила ее старшая дочь: «Майте, ты все свои деньги тратишь на пластинки, книги, комиксы и прочую ерунду».
Рубен нагнулся и взял журнал с комиксами, который девушка оставила на кресле:
— «Тайный роман».
— Ах да, — пробормотала Майте, разволновавшись еще сильнее. Сжала вместе ладони, наблюдая, как ее гость листает журнал. — Дайте я уберу.
Рубен отдал ей журнал:
— Это тот выпуск, в котором описывается ацтекский ритуал жертвоприношений?
— Нет, другой.
Майте убрала комиксы с глаз долой и поставила композицию «No Me Platiques Más»[78]. Не потому, что ей хотелось послушать романтическую лирику Висенте Гарридо, просто ничего лучше в голову не пришло. Майте хотелось произвести впечатление на Рубена, но она подозревала, что парень не оценит ее вкус.
— Кстати, я хотел бы извиниться.
— Извиниться?
— Да. Я вам нагрубил, сказал, что вы не читаете газет, да и вообще ничего не знаете. Что увлекаетесь слащавыми романчиками…
Майте не желала обсуждать с Рубеном свои читательские предпочтения.
— Ну, вы у нас, как специалист по литературе, разумеется, читаете серьезные книги, — пробурчала Майте, хотя внутренний голос подсказывал, что лучше держать язык за зубами. Огрызаясь, она напрашивалась на новые насмешливые комментарии.
— В последнее время — нет, — ответил Рубен.
Он прошел через комнату и остановился у окна, глядя на улицу, хотя смотреть особо было не на что. Еще одно здание, такое же, как то, в каком жила Майте. Жалюзи отбрасывали темные полосы на потертый красно-белый ковер, который она приобрела в лавке ливанского торговца. Майте убеждала себя, что ковер персидский, но и сама понимала, что заблуждается. Она купила его из прихоти, так же как из прихоти нарекла эту комнату кабинетом.
— Вообще-то, водить компанию с теми людьми из Герреро опасно, — сказала Майте.
— Это все же лучше, чем гнить в камере Лекумберри, — пожал плечами Рубен. — И, помяните мое слово, в один прекрасный день нас всех туда упекут ни за что. Я предпочитаю бегать от копов по Герреро, а не сидеть в тюрьме в качестве политзаключенного.
— Есть ведь и другие варианты.
— Так говорят люди вроде Эмилио, но, поверьте мне, в конечном итоге либо ты вступаешь в борьбу, либо бездействуешь, позволяя себя затоптать.
— Но что работник типографии может знать о партизанах?
— В их рядах есть самые разные люди. Например, Лусио Кабаньяс раньше был учителем. Вы, конечно, спросите: что учитель может знать о революции? А Эмилиано Сапата[79] что знал о революции, когда поднимал на восстание горстку крестьян?
— Я не представляю, как что-то можно изменить. Это все очень сложно. А полиция! Все знают, на что способны копы.
Майте взяла с полки два альбома Элвиса Пресли, перевернула пластинки и, водя кончиком пальца по конверту, стала просматривать список песен. «Love Me Tender».
— Как вы прямо выражаетесь.
— Я не пытаюсь быть жестокой.
— Нет. Вы прячете голову в песок.
— И что в этом плохого?! Если б каждый занимался своим делом и не лез в чужие, жить было бы куда спокойнее.
— Абсолютно с этим не согласен.
Майте убрала за ухо прядь волос и прикусила губу. Она быстро поменяла пластинку — поставила «Piel Canela»[80], включив проигрыватель на полную громкость. Потом села в свое кресло, стоявшее в углу, и, сложив на груди руки, ногой постукивала в такт звучавшей музыке.
— Не возражаете, если я закурю? — спросил Рубен.
— Не здесь, — помотала головой Майте. Вовсе не потому, что не любила сигареты, просто хотела наказать Рубена. Его поведение раздражало девушку. То любезен и учтив, а в следующую минуту ведет себя как последний говнюк. Неудивительно, что Леонора его бросила.
— Как скажете, — буркнул Рубен и пошел из комнаты.