Наджи мне как отец. За свои четырнадцать лет я ни от кого не получал так много заботы, но всегда знал, что наступит день, и я сполна отдам ему все, чем он так щедро меня одаривал. Я знаю о своем предназначении с тех пор, как начал понимать слова, и только четыре года назад это знание превратилось в тикающую бомбу, которая теперь постоянно отсчитывает минуты моей жизни. Четыре года мы ночуем в пещерах и под открытым небом, в пыли, жаре и холоде, уходя все дальше от дома. «Человек приходит на землю для мук, зато потом его ждет райское блаженство, – так всегда говорит Наджи. И добавляет: – Хвала Аллаху, господу миров».
– Эй, Джандаль[11], – Наджи касается моего плеча, я и не заметил, как он подошел. – О чем задумался? Вот, поешь лучше.
Он протягивает мне кружку воды и кусок тонкой лепешки. Вода пованивает гнилью, зато лепешка такая сухая, что есть ее можно долго. Я смотрю на серый камень. Если бы умел писать, то выцарапал бы на нем свое имя. Чтобы кто-то потом прочитал.
– Абу, покажи, как пишется мое имя.
– Зачем тебе? – угрюмо спрашивает он. Но все-таки чертит на песке несколько закорючек. – Вот так.
Но я не успеваю их как следует разглядеть, налетает горячий ветер и вмиг превращает мое имя лишь в волны пыли.
– Вот так, – смеется Наджи, – есть человек – есть имя. А нет… – он делает выразительный жест. – Только Аллах вечен.
Верещит рация, и Наджи отходит подальше, наверное, чтобы не было слышно, о чем он говорит. Какая разница – я все равно знаю. И мне почему-то не хочется об этом думать.
– Если будет на то воля Аллаха, – говорит он, вернувшись, – то выдвинешься сразу после Асра[12]. Знаком будет вертолет. К ним должен прилететь вертолет с припасами. Туда около часа ходьбы. Ты знаешь, мы сами оттуда шли. Когда придешь, будут уже сумерки. Подойдешь к лагерю, попросишь воды. Все понял? Ты ведь сделаешь все сам? А то…
– Нет, не надо. Я сам.
Время тянется медленно. И я начинаю чувствовать такую тоску, словно на сердце навалили груду камней.
– Абу, – прошу я, – давай уйдем в горы. Туда…
Он смотрит на меня удивленными глазами:
– Тебе выпала честь послужить Аллаху, а ты хочешь сбежать? Я так тебе завидую, ведь уже сегодня ты совершишь последнюю молитву в окружении ангелов. Сам Израил приведет тебя на небеса. По правую руку будет молиться сам Джибраил, по левую – Микаил. Кому еще выпадет такая честь? – Наджи ощеривается улыбкой.
Я смотрю на его рот и думаю, что когда меня не станет, он вернется в свою деревню, вместе со своей вылинявшей куфией и щербатыми зубами. Что ему тут делать одному – точно вернется домой.
«Нельзя так думать, нельзя», – говорю я себе, но ничего не могу поделать. Мысли ведь как мухи, гони их, не гони, – все равно одолеют.
Теперь мы молчим. Я печально оглядываю рыжий мир, раскинувшийся вокруг. Наджи дремлет, подложив под голову рюкзак. Потом я бужу его, и он снова с ковриком отправляется на холм, а я опять не молюсь, прекрасно сознавая, что гублю этим душу. Но не идут мне на язык слова молитвы, не могу заставить себя произнести их. А ведь, кажется, я обязан испытывать радость. Во всяком случае, мне так обещал Наджи.
Незадолго до Асра Наджи идет в пещеру и выносит оттуда пластиковый пакет. Я знаю, что в нем обновка, на которую никогда бы не смотрели мои глаза.
Он бережно вынимает тяжелый жилет, опутанный проводами, и раскладывает его на камне. Осторожно перебирает провода, подсоединяет что-то. Ласковыми движениями оглаживает плотную ткань и, кажется, даже мурлычет что-то под нос, словно разговаривает с ребенком.
– Подойди, Джандаль, я помогу тебе надеть это.
Тяжелый жилет неприятно давит на плечи. Я повторяю про себя: «Меня зовут Джандаль. Мне четырнадцать лет. Сегодня я должен умереть». Наджи суетится вокруг, застегивая многочисленные «липучки» и пряжки, поправляет разноцветные провода и, наконец, вручает мне красивую кнопку. Если бы я сейчас не думал о смерти, то непременно ею бы залюбовался. Кнопка прозрачная, как рассвет, и алая, как заря. Это правильно, чтобы в последнюю минуту своей жизни человек увидел что-то красивое. Наджи отступает назад и любуется:
– Аллах будет доволен – ты настоящий шахид.
«Сегодня я умру».
– Да что же это? – два проводка оказываются в пыли под моими ногами. Я и не заметил, как случайно их оборвал. Наджи сокрушенно качает головой и снимает с меня жилет. – Что же ты делаешь? Теперь придется чинить, – говорит он.
– Только после молитвы, – мстительно отвечаю я. – Время Асра.
Коврики постелены рядом. Наджи в этот раз не уходит молиться в одиночестве.