Если есть рай

Один раз я встретила мать Юлика, когда я возвращалась из булочной. Мне почему-то кажется, что было уже темно. Этого никак не может быть, потому что майские вечера светлые. Но может быть, в переулке было темно, или на нас падала тень от каменной стены жилого дома, или я так испугалась, что у меня «в глазах потемнело» – но я клянусь, что было темно, и она стояла передо мной, высокая, худая и темная, еще темнее, чем улица, которая ее окружала. Она протянула ко мне руку и хотела что-то сказать. Но я повернулась и побежала.

Забежав в подъезд, я стала жать на кнопку лифта, переминаясь с ноги на ногу. Мне вдруг страшно захотелось в туалет. Но я продолжала бросать взгляд на входную дверь, боясь, что мать Юлика следует за мной. Дверь скрипнула и стала открываться. Я не выдержала и бросилась вверх по лестнице. Добежав до квартиры, я стала жать на кнопку звонка и услышала, как мать подходит и спрашивает: кто там?

Это я, я, открой.

У тебя же ключ с собой, ворчала мать, отпирая замки, я пробежала мимо нее в туалет. Сумасшедшая, сказала мать. Просто сумасшедшая. И в кого ты такая.

Иногда я ловила на себе взгляд Юлика во время урока. Его глаза были грустными, но он тут же отводил их. На перемене он стоял с книжкой у окна и ни с кем не разговаривал. Он никогда больше не возвращался к тому, о чем мы говорили на скамейке.

В предпоследний день школьного года нас повели на экскурсию на Выставку достижений народного хозяйства. Было совсем тепло, мы шли без курток, в гольфах. Сначала мы зашли в павильон «Свиноводство». Живые свиньи оказались намного крупнее, чем я представляла себе по сказкам и мультфильмам. Потом был павильон со шкурами различных баранов. Мы узнали, что каракуль – это кожа с мехом, которую сдирают с ягнят особой породы. В павильоне «Пчеловодство» были настоящие пчелы, и у женщины, которая вела экскурсию, была синеватая распухшая губа. Вас пчела укусила, спросили мы. Оказалось, нет, она родилась с такой губой.

В последний школьный день я догнала Юлика, когда он возвращался домой. Я взяла у него взаймы ручку, и мне надо было ее вернуть. Мне, мне было жалко попрощаться с ним на целое лето. Он улыбнулся и заговорил – мне показалось, что прежний захлебывающийся энтузиазм вернулся к нему. Смотри, что я нашел, сказал он. Он остановился на тротуаре и достал книжку из портфеля. Открыв, он пролистал до заложенной страницы и прочел:

«Я воображал, что, кроме меня, никого и ничего не существует во всем мире, что предметы – не предметы, а образы, являющиеся только тогда, когда я на них обращаю внимание, и что, как скоро я перестаю думать о них, образы эти тотчас же исчезают… Были минуты, что я под влиянием этой постоянной идеи доходил до такой степени сумасбродства, что иногда быстро оглядывался в противоположную сторону, надеясь врасплох застать пустоту там, где меня не было».

Глава 10

Когда я садилась в самолет, летевший в Дели, я вспоминала, как мы с Варгизом стояли когда-то на мосту и смотрели, как льдины плывут по темной реке. Как Варгиз вынул свою руку из моей, чтобы сделать снимок, а я считала секунды, пока снова смогу взять его за руку. Как видели мраморный поцелуй, а потом пошли в комнату Варгиза, в общежитие имени Рауля Валленберга, и целовались на маленьком красном диване, где с трудом могли поместиться два человека. Как высоко Варгиз поднимал голову, и как его взгляд от этого казался презрительным.

Но он был теплым и неловким, думала я, он не может быть злым. Он просил меня целовать его, я слушала его мерное дыхание, когда он засыпал. Я смотрела, как поднимается и опускается его живот, и знала, что ничего лучше не бывает в этой жизни, чем смотреть на спящего Варгиза.

Кого я любила? Крестьянина, который убежал из дома, чтобы поступить в семинарию? Монаха-недоучку? Бывшего коммуниста? Или того, кто был готов целоваться с другой женщиной на красном диване, стоило мне уйти? Того, кто непрерывно лжет? Кто, может быть, улыбается при мысли о том, что изменяет жене? В том, кого любишь, нельзя быть уверенной. Тот, кого любишь, – всегда тюлень в волнах соленого моря, его мокрую шкуру не схватишь голыми руками, он – оборотень, то зверь в воде, то человек на песке.

В проход между креслами вышли стюардессы и попросили прослушать правила безопасности. Никто не смотрел на них, кроме меня. Я впилась глазами в бортпроводницу, когда та показывала, как надевать кислородную маску и как покинуть салон, не создавая паники. Мне верится, что, если я буду их слушать, все будет хорошо. А если отвлекусь и подумаю, что волноваться не о чем, – обязательно произойдет катастрофа.

Может быть, когда Варгиз увидит меня, он скажет: