Если бы мы были злодеями

Вечером в воскресенье мы вылетели обратно в О’Хара бизнес-классом (очередной подарок от Калеба). Мы первыми прибыли в Замок. Занятия в училище возобновлялись лишь в среду. Вот и хорошо. Что бы мы с Мередит ни делали, мы не обсуждали ничего серьезного (разговор во время неудачного свидания в «Голове Зануды» был не в счет), и мне хотелось продлить эйфорию подольше. Я оторвал багажную бирку аэропорта Ла-Гуардия от чемодана и кинул на кровать. На мгновение замер, уставившись в угол комнаты. Из-за семейных сцен и невероятной рассеянности Мередит мне удалось на неделю или две выкинуть его из головы. Я повторял себе, что ревнивое отчаяние, охватившее меня на рождественском маскараде, – самая банальная вещь. Мгновенное безумие, побочный эффект подлой театральной магии. Но, очутившись здесь, в Башне, с его призраком в комнате, я почувствовал, как все медленно возвращается на круги своя.

Я покачал головой, неуверенно спустился по лестнице и провел еще одну ночь с Мередит – единственным лекарством, которое я мог придумать.

Сцена 2

Объявление о прослушивании во втором семестре вывесили на доске в среду утром.

«Все четверокурсники, второкурсники и приглашенные третьекурсники – подготовьте двухминутный драматический монолог из пьесы „КОРОЛЬ ЛИР“.

Постоянные репетиции начнутся 21 января и продлятся по 26 марта включительно.

Спектакли пройдут с 27 по 30 марта».

Расписание прослушиваний вывесили ниже. Нас расположили в порядке, обратном алфавитному, вечером четырнадцатого. Александр должен быть идти первым, без посторонних зрителей. Он будет смотреть на игру Рен, она будет слушать мой монолог, я – Филиппы, та – Джеймса, а он – Мередит.

Следующую неделю мы потратили на подготовку. Все были удивлены выбором пьесы. В Деллехере ни разу за пятьдесят лет не покушались на «Лира», вероятно, потому, как заметил Александр, что дать главную роль нежному юноше, которому едва исполнилось двадцать, было бы глупо. Нам оставалось только гадать, как Фредерик и Гвендолин намеревались решить эту проблему.

Четырнадцатого января, в восемь вечера, я в одиночестве сидел в нашем обычном закутке в «Голове зануды», привлекая недобрые взгляды многочисленных студентов, которые ждали, когда освободится столик. Мередит покинула меня, чтобы подготовиться к прослушиванию. Я решил, что скоро сюда нагрянет Филиппа. Она отлично справилась с монологом Таморы, и я хотел обсудить кастинг с тем, кто уже отстрелялся. Александр и Рен куда-то запропастились. Я допил пиво, но не встал из-за стола, боясь, что его тут же займут, если я пойду к бару.

К счастью, Филиппа влетела в «Зануду» минут через пять или даже раньше. Ее волосы были растрепаны и спутанны, щеки пылали румянцем от холодных порывов ветра, несущего снег по улицам Бродуотера. Когда она села, я спросил:

– Выпьешь?

– Боже, да! Что-нибудь горячее.

Я соскользнул с диванчика, пока она сваливала свою одежду – шарф, шапку, перчатки, пальто – в углу. Вернулся я с двумя кружками горячего сидра. Филиппа подняла свою в молчаливом тосте и сделала добрый глоток.

– Холодная ночь, думаю, тут и ад бы мог заледенеть, – заметил я.

– Я поверю в это, когда увижу распределение ролей. – Она слизнула с губ липкую каплю сидра. – Интересно, что они придумали?

– Не буду делать ставки, поскольку у меня нет денег, – ответил я.

Филиппа была единственной, кто знал о моей подработке в Деллехере. Она поймала меня, когда я мыл полы на кухне в субботу утром, и одной вскинутой брови оказалось достаточно, чтобы я признался ей во всем прямо на «месте преступления». Она лишь пожала плечами и помогла мне побыстрее закончить уборку.

– Ладно, давай попробую угадать, – продолжил я. – Правда, я пока вообще не представляю, кто станет Лиром. Очевидно, Рен будет Корделией. Ты и Мередит – Реганой и Гонерильей. Я, вероятно, буду Олбени, Колин будет играть Корнуолла, Джеймс станет Эдгаром, а Александр – Эдмундом.

Пока я говорил, она снова отхлебнула глоток сидра, нахмурилась и спросила:

– Насчет последнего… я не была бы настолько уверена.

– Почему?

Она поерзала, бросила взгляд на соседний столик, где трио танцоров потягивали белое вино из тонконогих бокалов. Ее нервозность оказалась заразительна: когда она низко склонилась над столом, я инстинктивно повторил ее движение. Мы были так близко друг от друга, что прядь ее волос щекотала мой лоб.

– Я прибежала сюда как раз после читки Джеймса, – сказала она.

– Какой у него монолог? – спросил я. – Он не сказал мне.

– Ричард Плантагенет из «Генриха Шестого».

Филиппа сделала глубокий вдох.

– «…заставлю

Его открытой силой уступить

Мне мой венец, покрывшийся стыдом

Над книжника расслабленным челом»[78].

– Правда? Но монолог очень… агрессивный. Не в его стиле.