Если бы мы были злодеями

Полночь настала раньше, чем вернулся Джеймс. Александр рухнул на диван и заснул: его лицо посерело, дыхание стало прерывистым, но я с девочками бодрствовал – в беспокойстве и с затуманенным взором.

Когда заскрипела входная дверь, мы резко выпрямились, прислушиваясь к шагам в холле.

– Джеймс? – позвал я.

Он не ответил, но мгновение спустя появился в дверном проеме со снегом, налипшим на волосы и пальто. Два красных пятна горели на его щеках, как будто его лицо нарумянила маленькая девочка, не имеющая чувства меры.

– Как она? – спросил я, бросившись к Джеймсу, чтобы помочь ему снять пальто.

– Они не пустили меня к ней. – Его зубы стучали, когда он говорил, и потому слова звучали прерывисто и с запинкой.

– Что? – спросила Филиппа. – Почему?

– Не знаю. Другие постоянно там шастали, будто они на вокзале, а меня заставили сидеть в коридоре.

– Кого ты видел? – спросила Мередит.

– Холиншеда и медсестер. Они вызвали врача из Бродуотера. Еще там копы. Тот тип, Колборн, и второй, Уолтон.

Александр проснулся. Я посмотрел на него, и он сжал губы в жесткую, мрачную линию.

– Что они делали в лазарете? – спросил он, не сводя с меня глаз.

Джеймс тяжело рухнул в кресло.

– Мне ничего не сообщили. Зато спросили, не в курсе ли я, чем Рен занималась в последнее время.

– У нее, наверное, нервное истощение, да? – спросила Мередит. – Усталость. У нее был ужасный шок, а когда она вернулась сюда, все глазели на нее, плюс пятьсот строк, которые нужно учить… чудо, что остальные еще на ногах.

Я перестал ее слушать. Фраза Уолтона прыгала в голове, как шальной мяч. «Я ставлю на кузину». Я повесил пальто Джеймса на спинку стула и тихо сел за стол, надеясь, что никто не обратит на меня внимания. Помалкивать насчет расследования Колборна и хранить все в тайне – это было совсем нечестно, и я сомневался, что смогу держать язык за зубами, если кто-то задаст мне случайный вопрос. Александр наблюдал за мной, как ястреб за добычей, и когда я рискнул встретиться с ним взглядом, он еле-еле покачал головой.

– Что нам делать? – спросила Филиппа, переводя взгляд с Джеймса на Мередит, словно именно они двое, помимо нее, несли наибольшую ответственность за благополучие Рен.

– Ничего, – выпалил Александр. – Ведем себя как обычно. Если мы начнем дергаться, они устроят допрос каждому из нас, и мы наболтаем лишнего.

– Кто устроит допрос? – спросила Мередит, хмурясь в ответ. – Полиция?

– Нет, – быстро ответил он. – Администрация Деллехера. Нас потащат в деканат, если мы станем совсем чокнутыми.

– Александр, – перебила его Филиппа, – у нас есть все основания для волнения. Один из наших сокурсников, ну… умер, а у Рен случился нервный срыв.

– Слушай, я понимаю, – сказал он. – И это вовсе не означает, что мы должны притворятся, будто нас ничего не касается, но нам надо знать меру, ясно? Мы не должны даже заикаться о расследовании.

– О расследовании? – переспросила она. – Мы не сделали ничего плохого.

– Неужели? – Александр вскочил, уставился на нас и похлопал себя по карманам. – Мне нужно покурить, – сказал он. – Вы меня найдете, если будут новости. – Он вышел из комнаты, а во рту у него уже торчала сигарета.

Джеймс посмотрел ему вслед и уронил голову на руки. Мередит и Филиппа обменялись взглядами, в которых смешалось негодование и недоумение.

– Что, черт возьми, это было? – спросила у меня Филиппа после паузы.

Я сглотнул.

– Понятия не имею.

Сцена 16

Тремя днями позже я сидел в Башне, готовясь к маскараду и к нашей усеченной постановке «Ромео и Джульетты». Костюмеры одели нас в стиле, который они описали как «карнавальная мода» и который, насколько я мог судить, не был привязан к определенной эпохе, но требовал наличие бархата и золотого шитья. Я смотрел на свое отражение в зеркале, поворачиваясь из стороны в сторону. Я смахивал на мушкетера, но очень эксцентричного и весьма обеспеченного. Плащ, который мне дали, был перекинут через плечо и завязан на груди сверкающей лентой. Я застенчиво потянул за нее.

Джеймс и девочки уже ушли – кроме Рен, которую не выпускали из палаты лазарета, – и у меня оставалось лишь несколько свободных минут. Я попытался натянуть сапоги стоя, но быстро свалился боком на кровать и закончил работу уже там. Маска лежала на прикроватном столике и таращилась на меня пустыми прорезями для глаз. Студенты-искусствоведы измерили каждый дюйм моего лица еще до того, как замесили гипс, и получившаяся маска так плотно облегала скулы, что мне не нужно было крепко затягивать ленты на затылке.

Это была красивая, очаровательная полумаска, крест-накрест пересеченная золотыми линиями и украшенная мерцающими синими, черными и серебряными стразами.

Поскольку маски сделали специально для нас и они не подошли бы никому другому, нам сказали, что после маскарада мы можем оставить их себе.

Дрожащими пальцами я завязал шелковые ленты на затылке, бормоча выученные наизусть строфы. Бросил последний взгляд в зеркало, вышел из комнаты и начал спускаться по лестнице.